Многоликий
I. Речной закон
Сотр отлично помнил апрельский день, когда его старший брат Микув заявил, что уходит на Лысый остров. Тогда вся семья — мать Урнэ и отец Кучам, проживший четырнадцать зим Сотр и брат, родившийся двумя снегостоями раньше него, - сидели в доме, ужиная тайменем.
-Сегодня ночью я уйду к Многоликому, - объявил Микув.
Мать всхлипнула и закрыла себе рот руками. Отец отодвинул в сторону берестяную тарелку и, хмуро поглядев некоторое время на старшего сына, охрипшим голосом спросил:
-Когда ты услышал зов?
-Сложно сказать, - немного подумав, ответил Микув. -Я уже давно начал замечать, что начинаю видеть работу богов. А сегодня днем, когда я пошел в лес за дровами, Урманный старик так громко поздоровался со мной, что с окрестных деревьев остатки липкого снега слетели.
Сотр мог примерно понять, о чем говорит его брат. Всем лесным жителям было известно, что способность камлать — то есть общаться с богами, - передается не по праву рода, а достается спонтанно. Кто-то говорил, что сам Нуми-Торум выбирает тех, кто будет понимать его самого и его родню, в то время как другие утверждали, что этим мелким для Верховного делом занимается его брат Мир-Суснэ-хум, кующий души в Мировой кузнице. Однако все сходились во мнении, что когда ты начинаешь в пении птиц слышать человеческую речь, а в россыпи листьев видеть будущее — тебе пора собираться и уходить на Лысый остров, что макушкой торчит посреди Холат нюр, мертвого болота.
Там, на куске неверной почвы, что высилась посреди тухлой воды, жил Многоликий шаман, считавшийся проводником между богами и людьми, начавшими слышать обрывки их разговоров. Он помогал своим новым соратникам понять, чего от них хотят боги и направлял туда, где новоиспеченные шаманы пособляли им в поддержании мироздания. Кого-то посылал в далекие урманы злобных кулей таежных увещевать, к людям не подпуская; кого-то - на заросший уремой берег ледяного Песера следить, чтобы Луи-вот-ойка не увел всю рыбу к себе в Полуночное море, засасывая реку через устье; ну а в редких случаях снаряжал новоиспеченных шаманов в какой-нибудь гибнущий от неудовольствия родни Нуми-Торума павыл, подсказывать жителям, как себя правильно вести, погибель на себя не навлекая.
Сам же Многоликий почитался в Сайрыне как полубог. Ведь он не только в сохранении творения Верховного участие принимал, но и более незначительных, по сравнению с этим великим делом, забот не чурался. И вытяжкой из кедра с кусочком желтого металла новорожденных кормил, помогая им душу обретать; и с умершими мог говорить, радуя родственников общением с близким. Поэтому каждый визит одетой в волчью шкуру фигуры с огромной маской из лиственницы на всю голову, на лице, затылке и по бокам которой были изображены личины, воспринимался как праздник, а семьи тех, кто ушел к нему на Лысый остров, поздравляли и вручали подарки.
Микув наскоро собрался, мягко, но настойчиво отстраняясь от стремившейся заключить его в крепкие объятия рыдающей матери, пожал руку отцу, потрепал брата по голове и ушел в ночь.
И потянулась жизнь размеренно, как речной плес. Соседи не изменили давней традиции, одарив семью Сотра подарками: старая Евья, известная своими руками, которые шила достойные древних сыпырцев одежды, подарила главе семейства лузан, а его супруге ягу из перьев гагарьих шеек; ловкий Кантыха, что славился уменьем зверя даже среди густого сосняка в глаз бить, принес чучело рыси, что на дом удачу привлекала; удачливый Нярох сплел сети для ловли рыбы из тончайших веток лиственничного менква, стоящего омертвевшим деревом после лесного пожара. Казалось бы, живи и наслаждайся жизнью, что, собственно, и делал Сотр, немного завидуя брату, ткавшему, где-то в спрятанных от человеческих ног месте кружево Срединного мира, как Евья юбки из волчьих шкур. Он собирал грибы да ягоды в удобном лузане, вылавливал богатую добычу из студеного Тагта с помощью сетей из сгоревшего менква, горделиво выпирал грудь при виде девчонок, начинавших перешептываться с друг другом, едва завидев брата ушедшего к Многоликому. Но было кое-что, отравлявшее его радость.
-Верни его, верни, - заклинала на Божьей поляне деревянную статую Нуми-Торума мать Сотра.
Ее старший сын покинул павыл всего полгода назад, но внешне она постарела на десяток зим, как будто бы жила в своем мире, где время бежало во множество раз быстрее.
-Неужто не обойтись без него? Неужели нет никого, кто лучше справится? Ты скажи, что принести тебе, я принесу. Но только верни Микува, верни…
В ту ночь Сотр стоял в тени разлапистой ели и недоумевающе смотрел на мать. Когда освещавшая единственную комнату избы свеча потухла, он не уснул, как это обычно бывало после целого дня, проведенного на реке. Была этому весомая причина — расцветшая к своей шестнадцатой зиме Энтель, которую он увидел на берегу пока собирал сети, куда девушка пришла набрать воды. Думая о чернокосой красавице, Сотр пролежал в углу за медленно остывающим чувалом на подстилке из оленьих шкур целых два шага бледного Этпос-ойки по звездной кузнице Мир-Суснэ-хума, когда услышал, как пол тихо скрипнул под легкой ногой — он безошибочно узнал поступь матери.