— Где? — спросил я. — Где ты это видел?
— Там, в Саду Вергилия на Палатине, проход между мирами.
Название сада было незнакомым и знакомым одновременно — про Палатин там что-то однозначно упоминалось, так что это явно был тот самый сад, в котором я гулял в момент телепортации. Вот только имени Вергилий в его названии я не припоминал.
— О, наш шизик друга себе нашёл? — усмехнулся кто-то. — Этот псих постоянно бегает по улицам и орёт про гибель Римской республики. И вечно попадает сюда. Хотя то же и про меня можно сказать.
— Ты тоже бегаешь и орёшь? — Кто-то попытался съязвить над моим непрошеным собеседником.
— Остряк, да? — ответил он. — Тоже постоянно вяжут меня и в эту помойку кидают. Кретин.
— Ты туда попал случайно? — продолжил спрашивать я бомжа, не обращая внимания на навязчивых комментаторов.
— Да. Пьяный был, искал, где упасть вздремнуть. Короче, просыпаюсь, а вокруг чё-то всё как-то изменилось. Обратно меня Странник притащил.
— Странник?
— Ну, так он представился, прозвище его. Говорит, так его друзья зовут.
— Поэтичное прозвище. — Я усмехнулся.
— И не говори! — Бомж махнул рукой. — Мужик добрый, привёл меня к себе домой, отпоил чаем. Спать, правда, не оставил, сказал, что это негигиенично. Говорит, я перепил и мне всё померещилось. Но я проверил заново, прошёл там ещё раз, и снова в том мире оказался. Вернулся — опять здесь. Это проход! И этот Странник как-то с ним связан.
«Да уж, какой нормальный человек будет называть себя Странником?»
— Ну, всё, теперь у нас двое чокнутых, — послышалось со стороны.
— Где найти этого Странника? — спросил я.
— Юпитер его знает, я же бухой был, не помню ни хрена. В каком-то подвале мы были, около огромной такой территории, перекрытой забором. Склады, что ли, какие-то.
— Эй, дурик, — заговорил парень в камере напротив.
— Это ты мне? — спросил я.
— Да кому же ещё? За что ты сам здесь?
— Меня с кем-то перепутали.
— Я чего и спрашиваю, лицо у тебя знакомое какое-то.
В конце коридора гулко хлопнула дверь, застучали вразнобой ботинки. Вскоре у моей клетки оказались трое вигилов. Один из них открыл камеру и громко приказал:
— На выход!
Я тупо смотрел на них пару секунд, потом встал. Они резко и грубо схватили меня под локти и повели по коридору.
— О-о, похоже, у тебя проблемы, — сказал мой последний собеседник.
— Куда меня отведут? — спросил я.
Ответа не последовало ни от кого.
Далее — машина, но в этот раз посерьёзней: небольшой чёрный автозак. И вот тут-то стало по-настоящему страшно. Меня закинули в машину так, будто я мешок с картошкой, заперли и повезли чёрт знает куда. И вот тёмная камера участка сменилась тёмной камерой автозака, в котором даже негде было сесть. Я опустился на корточки и стал залипать на маленькие полосы света, которые прорывались сквозь некрупное решётчатое окно. Этот свет был как луч надежды на моё спасение: такой же маленький и неосязаемый, тщетно сражающийся с тьмой.
«Хорошего исхода мне, кажется, ждать не придётся».
Сложно было собраться с мыслями. Меня всего трясло, но уже не от холода. Хотелось кричать, но и закричать было страшно. Будто засунули в рот невидимый кляп, а потом связали и бросили к змеям: я не мог ни вырваться, ни позвать на помощь, а опасность моего положения продолжала расти по экспоненте. То, что я до сих пор не колотил по стенкам машины, было просто чудом: я достаточно нервный и импульсивный человек, и обычно сложные жизненные ситуации доводят меня до психоза. Что ж, ступор от невероятности происходящего оказался сильней, и это, пожалуй, было временным эффектом. Рано или поздно я должен был свыкнуться со всем этим и вернуться к привычному поведению.
Ехали мы медленно. Мне очень хотелось понять, что же происходит: куда мы едем, кто такой Карл Вернер и почему все меня приняли за него.
— В чём я виноват?
Ответом была тишина.
— Куда меня везут?
Кто-то в салоне усмехнулся, после чего риторически спросил:
— У тебя так много вариантов, Вернер?
— И всё же, — обречённо попросил я. — Я сегодня несообразительный.
— В амфитеатр Флавия. Куда же ещё?
Я сказал, что при виде машины мне стало по-настоящему страшно? Нет, вот теперь сердце ушло в пятки и далее в неизвестном направлении.
«Амфитеатр Флавия? Это же… это…»
— Колизей?! — сорвалось с языка.
— Ну да, — растерянно ответили мне из кабины. — Немаленький[1]. Какая же всё-таки у тебя кривая латынь, Вернер.
Видимо, здесь Колизей привычного названия не получил.
«Кто и когда его вообще так назвал? Знал бы я историю так же хорошо, как языки… Хотя какая уже, к чёрту, разница? Колизей, амфитеатр, плаха — всё одно».