Как строить свою жизнь в Сан-Диего, было совершенно непонятно, и группа психологической поддержки в этом совсем не помогала. Юла не считала себя сумасшедшей, поэтому не видела смысла в том, чтобы дважды в неделю приходить на занятия и рассказывать, как она провела время с их последней встречи: что делала, за что может себя похвалить, а что не получилось так, как хотелось бы. Наверное, это имело бы смысл, если бы она ставила себе какие-то цели. Но как можно отслеживать прогресс, когда ты не делаешь ничего и, главное, ничего не хочешь? Ну разве что считать прогрессом лишний километр, добавившийся накануне к ее веломаршруту?
В группе, помимо нее, было восемь человек, и, на взгляд Юлы, у этих ребят имелись реальные проблемы. Например, у девушек с булимией и анорексией. Если эти две страдалицы озвучивали свои переживания друг за другом, то слушать их было одновременно страшно и смешно. Или же у наркомана в завязке. Хотя о какой завязке шла речь, если его периодически штырило так, что он не мог усидеть на месте? Еще были клептоманка, два алкоголика и девушка, которая каждый раз рассказывала о разных фобиях, но, кажется, ей просто нравилось тусить в этой странной компании.
Отец требовал ее обязательного присутствия на этих встречах. Если Юла вдруг не приходила, куратор сообщал об этом Лизоньке. То, что все общение шло не напрямую с отцом, а через мачеху, было вдвойне унизительно, поэтому Юла взяла за правило появляться на этих чертовых сходках психов, молча сидеть полтора часа и уходить до следующего раза.
Ей не нравились эти встречи, не нравился Сан-Диего, не нравился новый дом, не нравилась «новая мамочка». Не радовали ни океан, ни красивые закаты, ни солнце, которое так и липло загаром на кожу и высвечивало и так светлые пряди в эффектный блонд. Ну разве что Лизонькина попытка повторить оттенок волос падчерицы, с которой парикмахер не справился, хотя и взял за это наверняка космическую сумму, вызвала в Юле глухое удовлетворение.
Дни текли однообразно и монотонно до встречи с Ксавьером.
У Юлы не было проблем с английским. В тот период у нее были проблемы с людьми. Больше всего она хотела оставаться незаметной. Но сидеть целыми днями под одной крышей с обожаемой папой Лизонькой она просто не могла, поэтому приходилось отправляться на велосипедные прогулки. На велосипеде в Сан-Диего ездили все от мала до велика. Юла никогда не была фанаткой велоспорта, да и спорта вообще. В Москве она ходила в бассейн и изредка на йогу. Но для того чтобы найти инструктора по йоге в Сан-Диего, нужно было выбраться из скорлупы и обзавестись социальными контактами. И в этом была проблема. После произошедшего в Москве каждый брошенный на нее взгляд казался ей липким, оценивающим, хотелось вымыться или вообще снять с себя кожу.
Чемодан в Америку ей собирала бабуля, но любимые платья, все до одного, так и висели в шкафу. Им на смену пришли бесформенные футболки, туники оверсайз и широкие брюки. Юла не могла влезть ни в один из облегающих нарядов: сразу чувствовала фантомную хватку на плечах и запястьях и ее начинало тошнить. К счастью, для велопоездок ее новый стиль вполне подходил.
Один и тот же маршрут каждый день: от дома до Парка Бальбоа. Одно и то же кафе для перекуса через день, когда она не забывала перекусить. Вкус еды возвращался обычно вместе со вкусом к жизни. В этот раз они оба подзадержались.
Иногда Юла останавливалась на смотровой площадке и долго смотрела на океан, иногда могла час сидеть в кафе, глядя на порт. Было ли ей скучно? Нет. Ей было все равно. А в кафе иногда немножко тоскливо, потому что именно здесь приходили какие-то обрывочные воспоминания. Например, звук разбившегося стакана мог воскресить в памяти ситуацию, когда она слышала подобное в одной из многочисленных московских кофеен и Ромка сидел напротив. Вот он поворачивает голову, чтобы понять, что случилось, а она смотрит на его шею. След от ее поцелуя вызывающе синеет на его едва загорелой коже. И ей одновременно смешно и грустно. Ромке не идут эти синяки. Он как будто для них не создан. Но вот он поворачивается, смотрит рассеянно, поправляет кольцо на мизинце и улыбается ей. И тогда вот этой Юле, в кафе на набережной Сан-Диего, дико хочется в Москву, потому что здесь никто никогда ей не улыбается. Ухмылки «новой мамочки» не в счет.