Убиваться всерьез по этому поводу LastGreen перестал лет в четырнадцать. Сосредоточился на том, что в семье есть Анька и ей еще хуже. Первые года два Аня жила у дедушки с бабушкой под Зеленоградом. LastGreen’а те к себе тоже звали. Он даже перебрался, пожил там с месяц, но, когда встал вопрос о переводе в новую школу, уперся. Представил, что будет учиться в другой школе, с чужими людьми… У него и так все друзья в Москве остались: Сашка, Женька. Без них совсем фигово было. Да и с дедом ему было тяжело уживаться. Тот из бывших военных. Полковник. Дома все должно было быть по линеечке: кровать с утра заправлена, вещи аккуратно сложены. Мать в жизни этого не требовала, и LastGreen совсем к такому не привык. И если лето с дедом он выдержать еще мог, то терпеть такую муштру на постоянке был не согласен. Ну и вернулся в город.
А потом дед умер, и вдруг оказалось, что все держалось именно на нем. Бабушка захандрила, все повторяла, что смысл жизни только в Анечке и остался, а на деле справляться с мелкой совсем перестала. Анька была жутко шустрой. Бегала как угорелая, лезла везде. LastGreen принял было решение переехать к бабушке, чтобы помогать ей с сестрой: тут уж было не до горевания по друзьям и бывшей школе, но мать вдруг в минуту просветления забрала Аньку домой, и никуда переезжать не пришлось.
Вот только вряд ли это было хорошим решением. Лучше уж в трешке с тихой и спокойной бабушкой, чем в двушке с чередой алкоголиков.
LastGreen быстро понял, что нормальная жизнь им с сестрой не светит. Буквально после первой драки с отчимом. Он уже не помнил, с чего все началось. То ли тот мать обозвал, то ли Аньку пнул. LastGreen на него налетел, а мать потом в итоге его же и обвинила. Мол, видишь же, что устал человек после работы, не нужно под руку соваться, нужно уйти в уголок, пересидеть, перетерпеть. Она так жалко повторяла это «перетерпеть», гладя по голове то его, то ревущую с перепугу Аньку, что LastGreen’а даже замутило от смеси жалости и брезгливости. А еще тогда он впервые подумал, о скольких же маминых «перетерпеть» он не знает.
Отчима мама любила. Без конца говорила ему об этом. Особенно когда тот психовал и, отталкивая ее с дороги, заявлял, что уходит насовсем. Странно так, LastGreen в свои тринадцать-четырнадцать уже понимал, что никуда этот козел не денется, а мама верила, плакала. И смотреть на это было просто невыносимо. Потому что… потому что невыносимо. И уйти в такие минуты LastGreen не мог: боялся, что отчим маму опять ударит. Только Аньку к Потапу закидывал, если у того дома нормально было. А если нет, то на улицу ее с тем же Потапом отправлял. Так и получалось, что Аньку они с Сашкой Потаповым в два лица растили.
А потом LastGreen резко вытянулся, подкачался — спасибо уличным тренажерам, которые поставили в каждом районе, — и отчим попритих. Злобно зыркал, но хлебальник свой не разевал. И дома стало почти нормально. LastGreen уже тоже мог зыркнуть на соседей-собутыльников, и те, бывало, передумывали заходить в гости. А потом отчим сломал Ане руку. Случайно, как он потом кричал. И мама повторяла: «Случайно, правда случайно». Она сама не видела — спала. Но «не мог же родной отец…».
LastGreen был совершенно не готов слышать это жалкое «родной отец». У него на глаза просто красная пелена упала. Хорошо, рядом был Потап, который совсем убить этого урода не дал. В общем, вышвырнул его LastGreen из дома и в первый раз в жизни наорал на мать, когда она попыталась что-то сказать против этого. Орать на маму было тошно. Это как котенка пнуть. Она ведь реально была больна, потому что не может же родная мать… Так он и сказал потом Сашке: «Не может же родная мать…» — и сам себя перебил, а потом ржать начал. Потому что может, если не соображает уже ничего.
Аню пришлось везти в платную клинику на рентген, потому что обычная травма не приняла бы ее без родителей, да и в опеку сообщила бы. Отдавать сестру кому-либо LastGreen не собирался. Хоть Сашка и заикнулся: мол, вдруг мелкой там лучше было бы. Но LastGreen пообещал и ему в морду дать, и Потап благоразумно пояснил, что он просто подумал вслух, и тут же согласился, что плохо подумал.
В общем, отчим свалил. Иногда заглядывал к матери, когда точно знал, что она одна. Анька, слава богу, скучать по нему и не думала. А вот мать запила с новой силой. И опять потянулись друзья-собутыльники. Так блеснувшая было надежда на то, что с его уходом все наладится, растаяла как дым.