Чем-то Гришка Последов миру не угодил, раз вот так у него все складывалось. Ну ладно он, а чем могла не угодить миру Анька, которая, несмотря ни на что, умудрялась обожать единорожиков, тискать и подкармливать дворовых котят и беззаветно любить всех вокруг?
С того дня, как Потап залег в больницу с коленом, LastGreen пересел на общественный транспорт. Вернее, заказы он доставлял на мопеде, но сестру на нем, естественно, не возил. Вот и в субботу они добирались до больнички сначала на метро, а потом автобусом. Аньку укачало, поэтому пришлось выйти раньше на две остановки. На душе у LastGreen’а было муторно, а морось, сыплющаяся с хмурого неба, не добавляла поводов для радости.
Чем ближе они подходили к больничке, тем тише становилась мелкая. Если сначала она еще шумно радовалась тому, что они наконец идут пешком, а не едут в автобусе, который «дерг-дерг на светофорах», то вскоре замолчала, только сильнее сжимала руку брата. А тот пялился в телефон прямо на ходу, пояснив Ане, что ищет магазин, где они будут покупать ей ботинки, на деле же зачем-то листал Ленину страничку, хотя, умей рисовать, нарисовал бы любую из размещенных там фоток по памяти, потому что смотрел на них примерно тысячу раз.
Лена довольно часто постила фотки. Почти каждый день. Он научился угадывать по этим постам ее настроение. На предпоследнем фото, например, она грустила. Вот рука в натянутом по самые пальцы свитере держит стакан с кофе. Черные ногти, черное колечко на большом пальце. Цвет свитера не понять, потому что фотка черно-белая, — большинство Лениных фотографий были такими. Про кольцо и ногти LastGreen просто знал, потому что на следующий день они вместе гуляли в парке недалеко от дома Волковых и Анька это кольцо мерила, а потом LastGreen’у пришлось долго убеждать Лену, что дарить его мелкой не нужно: все равно потеряет. А вечером объяснять смертельно обидевшейся Ане, что принимать подарки от людей просто так некрасиво.
— А если они от души? — сложив руки на груди и надувшись как хомяк, бурчала сестра.
— Да неважно. Просто так подарки брать нельзя. Нужен повод. И все.
Умом LastGreen понимал, что воспитывает Аню как-то не так, потому что она ведь девочка, а девочкам можно. Но так хотелось, чтобы она выросла нормальной, а не такой, как большинство девчонок, которым нужны только подарки и знаки внимания. В общем, воспитателем он был никудышным, но, строго говоря, он ведь и не должен был уметь воспитывать детей, правда?
Мать уже ждала их в холле, и LastGreen испытал одновременно разочарование и жалость. Только тут он понял, что в душе надеялся: она не спустится, а им не разрешат подняться, потому что сил видеть ее такой потерянной у него совсем не было.
Она бросилась обнимать Аньку, тискать ее, спрашивать, как дела в садике. И было в ее порывистых и неловких жестах столько… неправильности, что ли, что LastGreen отвернулся. А где-то ведь существовали семьи, в которых дети гордились своими родителями и брали с них пример. Существовали же. Он точно знал. Вот как у того же Романа Крестовского. LastGreen виделся с его отцом пару раз, и тот был таким… крутым, уверенным в себе, состоявшимся. И у Романа было все с самого начала, а не вот так.
Нет, LastGreen не завидовал, конечно. Просто думалось иногда всякое. А потом он сжимал зубы и шел учиться, чтобы сдать эти проклятые экзамены и поступить в Академию МЧС, а еще шел работать, потому что деньги на них с неба не падали. У него была пенсия по потере кормильца, но нормально жить на нее с ребенком, было, конечно же, нереально. А мама, сколько он себя помнил, не работала. Как-то так сложилось.
— Гришенька, ну а ты как?
LastGreen повернулся на оклик. Зацелованная и счастливая Анька держалась за подол маминого халата мертвой хваткой, а мама смотрела так, будто ей вправду было не все равно. LastGreen мысленно дал себе подзатыльник. «Конечно, ей не все равно. Она твоя мать! Она просто больна».
— Да я хорошо. Что со мной сделается? — Он подошел ближе.
Ноги едва двигались, словно на них навесили груз.
«Да чё ты, как баба, разнылся?» — прозвучал в голове голос Потапа.
LastGreen решительно шагнул вперед и обнял мать за плечи.
Незнакомый больничный запах перебивал безнадежный запах застарелого перегара, к которому он привык с самого детства. И Анька привыкла. Господи, ну почему к такому вообще нужно привыкать?
Мамина спина под его ладонями вдруг оказалась такой маленькой, что у него вырвалось:
— На тебе все ребра пересчитать можно. Тебя здесь вообще кормят?
Накрыло стыдом за то, что он так не хотел сюда ехать, с такой готовностью верил, что ей ничего не нужно. Что ж он за мужик такой, если может отвернуться от собственной матери в трудную минуту?