— Да кормят, конечно, Гришенька. Кормят, мой хороший. Здесь как в детском садике: даже полдник есть.
Мать отступила на шаг и погладила его по голове, как маленького.
— Какой ты у меня большой стал. Только сейчас заметила. Смешно даже.
— Смешно, — повторил LastGreen и посмотрел на Аньку, потому что смотреть на маму не было сил. Мелкая светилась от счастья, как лампочка.
— А мы к Лене поедем скоро, — выпалила она, перехватив взгляд LastGreen’а, и тот едва не застонал.
— Ань, хватит, — одернул он сестру.
Матери не было дела ни до Лены, ни до кого-либо еще, поэтому он удивился, когда она вдруг спросила:
— А кто такая Лена?
— Гришка в нее влюбился, — страшным шепотом сдала его Анька.
LastGreen грозно посмотрел на сестру. Это бы, наверное, подействовало, если бы она его хоть чуть-чуть боялась.
— Ты встречаешься с девочкой? — От этого вопроса захотелось провалиться под землю, потому что… Ну серьезно. Встречаешься? С девочкой? Таким тоном можно спросить двенадцатилетку. И то прозвучит тупо.
— Да не встречаюсь я ни с кем, мам. Анька ерунду несет.
— А вот и встречаешься! — надулась мелкая. — Мы к ней в гости ездием. Я даже ночевала там один раз.
— Как ночевала? — Мать испуганно посмотрела на LastGreen’а. — Гришка, ты ее с чужими людьми оставлял?
Злость, знакомая, глухая, которой он ни разу так и не дал вырваться наружу, привычно подкатила тошнотой к горлу. Сколько же всего он мог сказать в эту минуту. Например, считались ли за чужих людей местные алкаши, которых бывал полон дом? Мать при этом могла уснуть, а Анька бегала там без присмотра. Один раз эти уроды ей, совсем маленькой, даже выпить дали. «Капельку для настроения, потому что она плакала». А у нее живот болел. И это не мать, а LastGreen с Потапом таскали ее по врачам, пока не выяснилось, что у нее непереносимость коровьего молока.
LastGreen на миг прикрыл глаза, медленно выдохнул и сказал:
— Она с Сашей была. Не волнуйся. И у Лены… хорошая семья. Они Аню не обидят.
Вероятно, мать что-то увидела в его взгляде, потому что отвернулась и принялась тормошить притихшую мелкую.
— А что ты хочешь на день рождения? Вот мама выйдет скоро, пойдет работать, а там у кого-то уже будет день рождения. М? Что ты хочешь?
Вся эта сцена выглядела жутко неловко и наигранно. Будто мать просто не знала, как себя вести. «А ведь, наверное, так и было», — понял он.
Она же вообще почти с ними не разговаривала. И они с ней почти не разговаривали. LastGreen помнил что-то смутное из детства: как они смотрели мультики, как гуляли в парках, катались на карусели. Но это было давным-давно, еще до гибели отца. А потом началось вот это все — неловкое, ненужное и такое, что хотелось выть.
— Тебе привезти что-нибудь в следующий раз?
— Нет, что ты! — Мать замотала головой и махнула на пакет, который сиротливо лежал на банкетке.
LastGreen не придумал ничего лучше, чем купить апельсинов, яблок и шоколадку. Он понятия не имел, что носят в больницы. Когда он сам лежал с воспалением, Потап приносил ему семечки и шоколадки. Но это потому, что LastGreen его об этом просил. В кино он видел, что принято приносить фрукты. Фрукты не ассоциировались у него с больницами, скорее с праздником, а теперь еще с Леной. У нее на кухне стояла плетеная корзинка, пестревшая апельсинами, разноцветными яблоками, бананами. Прямо как в кино. Но Волковы вообще жили так, как многим и не снилось. Будто на красивой картине, в которой, по правде говоря, им с Аней не было места.
— Ну мы поедем тогда? А то Аньке еще ботинки купить нужно.
— А с этими что случилось? — Мать всплеснула руками так, будто для нее было новостью, что дети растут. Быстро растут. И это притом что Аня была на удивление аккуратным ребенком и почти ничего не рвала и не пачкала.
— В них скоро жарко будет, — терпеливо ответил LastGreen, — и она выросла уже.
— Выросла. — Мать посмотрела на Аньку и, порывисто наклонившись, прижала ее к себе. — Выросла. Красавица моя. Так на папку похожа.
При упоминании отчима LastGreen скрипнул зубами, но привычно смолчал.
— Ну мы поедем, — пробормотал он, мечтая уйти, сбежать на край света.
Да, он был фиговым сыном, потому что стыд и неловкость напрочь вытеснили жалость. Хорошо Аньке, которая пока ничего не понимает.
— Ну бегите, бегите. Конечно. — Мать засуетилась, схватила пакет и начала совать его Ане. — Вот возьми домой. У меня тут все есть. Кормят как в садике.
— У нас тоже дома все есть. — Мелкая решительно отодвинула пакет.
Фруктов дома не было, но Анька, кажется, понимала, что матери они нужнее.