— Здравствуйте, товарищи! — донёсся извне густой бас. — Прошу садиться. — Грохот посадки. И снова шаги.
Да, делать нечего. Наша героиня переступила коленками вперёд, чтобы было поустойчивей без рук, затылок уперла в столешницу, напряглась всем телом. Закинула обе руки назад и, не страшась заноз, стала нашаривать гвоздь, на который наскочил замочек её застёжки.
И вдруг замерла в предчувствии чего-то нехорошего. Шаги подтопали поближе, и тот же голос сурово спросил:
— Зачем выдвинули? Что взяли?
Ева чисто инстинктивно пригнула голову, увидев ноги в брюках. Еле успела. Два ящика с грохотом задвинулись. Что-то буквально пропахало спину и поясницу жертвы, но прежде боли она почуяла, что голову-то ей не размозжило. Через секунду прошёл испуг и засаднило спину с попой.
Потом уже выяснилось, что ото дна ящика отошла целая полоса пластика. Она бороздила пространство под столом туда-сюда и никому не мешала, пока ей никто не мешал. Сейчас же чёртова "сабля" протаранила зад лифчика, сметя начисто застёжку и оторвав прозрачные пластиковые бретельки (их крепление так ненадёжно, девушки!). Ободрала кожу и прошла между ней и лямками маечки, на которых и повисло горящее болью девичье тело.
А что с низом? Там просвистел край второго ящика и прямо-таки распилил весь пояс вместе с застёжкой. Вам приходилось когда-нибудь быстро проводить пальцем по боку стопки сложенных листов? Высунувшийся край листка может рассечь кожу не хуже безопасной бритвы. А уж грань деревянного ящика, отточенная многократными открываниями-закрываниями, пострашнее будет.
Ева закусила губу и еле сдержалась, чтобы не закричать, не застонать. Глаза, еле начавшие привыкать к темноте, ослепили слёзы. Только переборов боль и чуток отойдя, она поняла, как залетела. Рваный лифчик свалился, майку пришпилило, юбочка ещё держится, но ничем не закреплена, вот-вот поползёт. Трусики, вроде, сидят, да не пострадали ещё туфельки, от целости которых сейчас, кстати, ноль проку.
Так, что же делать? Сначала — освободить майку, вытянуть из-под неё остатки лифчика — и так сойдёт. Груди-то не ахти, а сейчас их ещё и плющить стало на весу. Потом посмотреть, что с юбкой. Может, из рваного лифчика сделать типа пояска, затянуться, дождаться, когда лектор выйдет вперёд стола и тогда уже вылезать. Объясниться по обстановке. Недурной планчик. Только бы никто не помешал, и не чихнуть.
За всеми этими передрягами Ева как-то не заметила, что глаза её мало-помалу привыкли к полутьме, слёзы с них сошли. Все напасти свалились на бедную девочку сзади, туда и обращалось её внимание. Сейчас ей предстояла операция на ощупь. Руки потянулись назад…
Это очень обидно было сознавать мобильнику, отдыхавшему среди пушистой пыли. Раз глаза хозяйки привыкли к темноте, должны его заметить. А если не замечают, если хозяйка вся ушла в свои заботы, надо как-то поправить положение. Броситься, скажем, в глаза. Заряженный энергией аппарат это умел. Даже сделал это своей профессией.
Темноту внезапно прорезал яркий всполох — предвестник звонка. Еву будто встряхнуло. Сейчас грянет неприличная мелодия, и её, полуодетую, с позором и пылью извлекут из-под стола. Юбка-то ещё того! И девушка, не сознавая, что делает, отчаянно рванулась вперёд.
Пальцы быстро нажали на знакомую кнопку, но мигом раньше раздался треск и девичьи ключицы освободились от всего, что через них ещё перекидывалось. Тело рыбкой прошло сквозь собственную, слабо держащуюся одежду. Маечка сбилась в ком где-то на поясе, юбка — в коленях.
Мгновенно оголившаяся Ева лежала на животе, затаив дыхание, и слушала.
— У кого это? — раздалось лекторское ворчание. — У кого, спрашиваю, начало звонить? Кто о мебель ботает, обивку рвёт? А?!
В ответ забубнило. Кажется, голос Киры. Молодец, подружка, пришла-таки на помощь.
— Последний раз прощаю, — сказал Аристарх Афанасьевич. — А ну-ка, все отключили быстренько свои сотовые!
Фу, пронесло! Но пронесло не только лихо. Ева ощутила, что трусики-то у неё влажны. Верно, резким был рывок вперёд, жёстким приземление живота, верно, страху она натерпелась за это время, да и дома, чего греха таить, два стакана чая выдула.
Но это неприятность вторая, а во-первых ей очень хочется чихнуть.
Пахло не так скверно, как она ожидала. Да и вкус на губах был не то чтобы очень противен. Странно, она и не знала, как пахнет свежая, прежде времени выскочившая из тела моча. Обычно ею страшно воняло в туалетах — перестоявшейся, прокисшей, намешанной. Фу, да и только!
Да, наша героиня нашла-таки выход. Отчаянно сдерживая позывы чихнуть, она мягко обвалилась на бок, подтянула к себе коленки, ещё больше оросив трусы, и стянула их, прижала мокрым к лицу. Перетерпленный чих вышел почти неслышно, только губы случайно ткнулись в мокрое, а затем в нос стал вливаться свободный от пыли воздух, правда, слегка попахивающий.
Так она продержится и до конца лекции. Плохо только то, что легла она спиной к передней доске стола, чтобы не стукнуть о неё, сгибая ноги, туфельками. Передом, стало быть, к выходу. И теперь любой, увидевший на доске надпись "ЕВА" и тянущуюся от неё куда-то вниз линию, может заглянуть под стол и рассмотреть в полутьме обнажённое девичье тело, испуганно глядящие из-под мокрых трусов глаза и молочно-белые напрягшиеся грудки с ярко-алыми, не хуже мобильника горящими в полутьме сосками.</p>