И вот чем это кончилось теперь. Как долго тянулось и все-таки кончилось. Ему не надо было жениться на ней, но кто тогда знал, что надо, а что не надо.
— Митя, — позвал слабый знакомый голос.
Он повернул голову. Ксения Георгиевна! Вот кому он рад.
— Здравствуйте, — сказал он и засмеялся.
— Вы не спали? Я не разбудила вас? Чему вы смеетесь?
— Я только что подумал, что у меня в жизни все бывшее — работа, жена. И даже вы — бывшая теща…
— Бог с вами, Митя, — сказала Ксения Георгиевна. — Не мучьтесь этим, все наладится. Надо только, чтобы все были живы, и тогда все наладится.
Она не стала сидеть у кровати без дела, будто пришла в гости, как сидела вчера Ляля. Собрала бутылки из-под кефира, сока, ложки, стакан, пошла к умывальнику — мыть. Потом достала из сумки банку с протертыми лимонами, смешанными с медом и еще с чем-то, заставила съесть. Взбила подушки, отыскала где-то сестру-хозяйку, попросила у нее второе одеяло для Мити — в коридоре дуло со всех сторон.
— Знаете, что меня беспокоит? — сказала, уже собравшись уходить. — Вы не хотите выздоравливать, вот что. А эдак трудно поправиться.
Она внимательно посмотрела на лежащего перед ней уже почти седого, усталого человека с глазами, словно осунувшимися, и увидела в нем мальчика — хоть никогда не знала его мальчиком, увидела мальчика, который когда-то начинал жить с надеждами и любопытством и был наивен и добр, — и вот что с ним сделали.
— Надо хотеть выздороветь, — строго сказала Ксения Георгиевна.
«Почему я не сказала, что его жизнь нужна нам — мне, Алеше, его матери? — мучилась она, добираясь домой сначала автобусом, потом в метро до Арбата, оттуда уже пешком, хоть и не близко, в Трубниковский переулок. — Ему кажется, что он один на всем свете после всего, что случилось. И как назло, Коли нет в Москве…»
Ксения Георгиевна ездила в больницу почти каждый день. Ляле это не нравилось.
— Мама, — раздраженно говорила она, — ты что, опять в больницу? Зачем это нужно — ездить каждый день? Небось его мамаша так часто там не появляется.
— Нина Константиновна плохо себя чувствует…
— Ах, плохо себя чувствует? Ну, конечно! Зато ты себя хорошо чувствуешь. Совсем голову потеряла с этой больницей! Погляди на себя — опять, кажется, собираешься выйти из дома в одной рубашке!
Ксения Георгиевна спохватывалась и возвращалась от дверей. Она иногда в самом деле забывала надеть юбку, выходя. Стала рассеянной, забывчивой до комизма. Однажды, стыдно вспомнить, в платной поликлинике на Арбате снимала пальто в гардеробе и вдруг услышала, как гардеробщик, старый человек в пенсне, похожий на Молотова, шепчет: «Мадам, извините, вы…»
Ляле она об этом не рассказала. Ляля бы этого не стерпела. Она и так считает ее «полусумасшедшей».
— У меня мать — полусумасшедшая, — рассказывает она со смехом своим гостям. — Вчера, например…
Гости, еще не дослушав, смеются: анекдоты про Ксению Георгиевну как непременный десерт в этих застольях. Ксения Георгиевна смеется вместе со всеми. Они неплохие, незлые люди, но какие-то ограниченные, и Ляля поглупела, потускнела в их компании.
Ксения Георгиевна неосторожно спросила как-то у дочери, почему они так безграмотно говорят, ведь все с высшим образованием?
Ляля раскричалась, стала красной, некрасивой.
— Что ты лезешь со своими интеллигентскими замашками? Тоже мне пуристка! Безграмотно они, видите ли, говорят!
Ксения Георгиевна с тех пор больше «не лезла».
Иногда Ляля звонит с работы по телефону, говорит: «Мама, сделай чего-нибудь пожрать, мы приедем часов в восемь».
Пожрать, полусумасшедшая, фигня — вот ее лексикон — ужасно! — и Алеша все это слышит, воспринимает… Ксения Георгиевна едет в гастроном на Калининский проспект, встает в очередь за курами, потом идет в рыбный, в овощной, в булочную…
— У нас сегодня гости? — спрашивает Алеша, приходя из школы.
Ксения Георгиевна разогревает ему обед, продолжая потрошить кур, чистить рыбу.
— Ну что в школе, вызывали тебя?
— А-а, фигня!
У Ксении Георгиевны что-то обрывается внутри. Но в сотый раз начинать один и тот же разговор нет сил. Она молча, не оборачиваясь, продолжает потрошить кур, чистить рыбу. Алеша (все-таки соображает, не истукан!) говорит:
— Да ладно, баб, я больше не буду при тебе.
— При мне!
— Да ведь все так говорят!
«Может быть, я в самом деле полусумасшедшая пуристка и уже ничего в этой жизни не понимаю, отстала», — думает Ксения Георгиевна…