Рутор — истинный сын своего отца! — только смеялся:
— Мать, должно быть, и в Белую Даму верит, — сказал он брату…»
Сергей Петрович в первую минуту не узнал Виктора.
— Я работаю с вашей Тоней, помните, еще приезжал к вам, — напомнил Виктор.
— Ну да, ну да, — всполошился Сергей Петрович. — Что ж я не признал вас сразу-то?
«Свататься приехал», — решил он. Потом смеялся над собой: кто теперь сватается? Анна Тихоновна, видно, подумала то же самое, когда они вдвоем с Виктором (встретились возле дома) пришли в квартиру. Она сразу захлопотала, забегала, шепнула мужу: «Может, белого пойти взять?» «Остановись, — строго сказал Сергей Петрович, — человек не за этим приехал».
Анна Тихоновна в испуге чуть не села на пол, ноги сделались совсем ватными: «Случилось что?»
Потом сосала валидол, пила какие-то капли и все совала Сергею Петровичу, чтобы и он выпил. То, что они услышали от Виктора, не укладывалось в мозгу. Тоню, Тоню, их любимую дочку, обвиняют в чем? В воровстве!
— Да не обвиняют, — в который раз принимался растолковывать Виктор. — Светка, халда, написала черт знает что…
— Да зачем же?
— Да не зачем, исключительно из вреда.
Это-то и было самым непонятным.
Впрочем, непонятным было многое. Почему, например, Виктор, именно Виктор приехал предупредить Тониных родителей о готовящейся беде? Значит, что-то есть между ними. Но тогда зачем же он произнес такую странную, такую загадочную фразу, когда разговор случайно коснулся бывшего Тониного мужа?
— Да почему бывший? — сказал Виктор. — Скорее будущий.
Анне Тихоновне нестерпимо хотелось продолжить так интересующую ее тему, но она не посмела в присутствии Сергея Петровича, раз навсегда запретившего произносить в доме имя зятя.
Начали собираться в город.
— На машине поедешь? — робко спросила Анна Тихоновна. Ей хотелось, чтобы муж поехал на электричке: нервничает, куда ж за руль садиться?
— На электричке поедем, верно, Виктор? — сказал Сергей Петрович.
Всю дорогу от Радченко до Редкина, а потом от Редкина до Калинина Сергей Петрович тяжело молчал. И только когда вышли на платформу в Калинине, сказал, протягивая Виктору руку:
— Ты молодец, парень. Таких уважаю.
И пошел, не оглядываясь, по перрону, и медали на его пиджаке тихонько звенели в такт шагам.
Между тем уже веет теплом весна!
— Пап, да ты никак в одном костюме приехал? — обрадованно говорила Тоня, обнимая отца.
— Так ведь весна, Тоня, тепло.
— Ну, уж не так тепло.
— По солдатским меркам в самый раз, — отвечал отец.
Он был солдатом на войне, молоденьким безусым солдатом, двадцатилетним в боях за Прагу, где его ранило почти смертельно, но он выжил, может, в том числе и для того, чтобы защитить сейчас свою дочь.
— Да ты что, папа, я тебя умоляю! — говорила Тоня. Так же она просила его когда-то не вмешиваться в их с Климом дела: сами разберемся. — Откуда ты вообще все узнал?
Славка, ничего в происходящем не понимая, дергал Сергея Петровича за рукав:
— Деда, давай я тебе свой конструктор покажу.
— Откуда ты узнал? — спрашивала Тоня.
Но Сергей Петрович дал Виктору слово: ничего о его поездке не рассказывать.
— Да уж узнал. Родной-то отец не узнает?
Было непостижимо — как он мог узнать? Все всё узнают в конце концов. Славка узнал, что Клим их бросил… Ничего нельзя скрыть, живешь, как в витрине.
Тоня плакала, уткнувшись носом в холодные отцовские медали, и они постепенно теплели от ее горячих слез.
Все-таки договорились: он пока никуда не пойдет, посмотрит, как будут развиваться события.
— Хорошо, — согласился Сергей Петрович, — я тут у тебя поживу дня два, поглядим.
— Да живи, я только рада, а как же работа?
— Не твоя печаль, — сказал отец. — Мне, как ветерану, положено.
Что ему положено, как ветерану, Тоня так и не поняла. Наплакавшись, она успокоилась, повеселела и побежала в кухню готовить ужин.
— А Светка — это кто? — вдруг спросил из комнаты отец.
— Какая Светка? — Тоня с ложкой в руках удивленно остановилась в дверях.
— Ну, есть у вас какая-нибудь Светка?
— Ну есть.
— Так вот она — кто?
— Она? — Тоня опять вернулась в кухню. Квартира была так мала, что можно было переговариваться и не видя друг друга. — Она лентяйка.