Там жили мужчина преклонных лет, занятием которого было выделывать шкуры, две его дочери и жена, на удивление миниатюрная женщина значительно младше мужа. Когда она ходила, в ушах и носу её позвякивали кольца, а забранные на затылке в замысловатый узел волосы топорщились, как петушиный гребень. Дети таращились на Влада из своего угла и в неровном свете печи он то и дело замечал, как блестят их глаза. Будто у двух совят.
Темно. Только очаг немного разгонял сумрак; темнота казалась хрупкой, будто всё вокруг наполнено стеклом. Оранжевая занавеска делит помещение пополам, отделяя часть, где обитали дети, от спальни родителей. Ставни захлопнуты неплотно и откуда-то тянет сквозняком, но самого окна не видно. Сливается со стеной. Здесь стол из двух плоских камней — Влад подумал, что может быть, весь дом возводился вокруг него. И шкурки, шкуры, шкурища… Какие-то ещё предметы, чьи силуэты вырисовываются в темноте. Хозяин дома пододвинул Владу миску с простой на вид, но тем не менее непонятной для белого человека пищей и кувшин, в котором что-то заманчиво плескалось.
А Влад пытался понять атмосферу этого места. Здесь господствовал запах. Зрение и прочие чувства отодвинулись вглубь сознания и дали обонянию развернуться на полную. Человеческие тела могут пахнуть очень необычно. Здесь есть и сильный животный запах, а ещё острый запах земли, будто бы просачивающийся сквозь глиняный пол. Из-за горящей печи казалось, будто вот-вот начнёт не хватать кислорода. Может, всё рассчитано на четверых человек: двух взрослых и двух детей, а когда девочки подрастут, где-то под крышей пробьют пару дополнительных вентиляционных отверстий?.. Захотелось уволочь частичку этой обонятельной смеси с собой, но ноша тяжела, как двацатипятикилограммовая гиря. Если и поднимешь, унесёшь совсем недалеко.
Замечтался. Влад нашёл бы этому запаху применение. Многие модельные дома выпускают свои серии духов. У него нет дома — только застеклённый чердачок, — и запах он сделал бы частью своей одежды. Именно такой, не лёгкий приятный аромат, но запах другой жизни, с которой питерскому обывателю вряд ли суждено соприкоснуться.
Женщина жестами объясняла про диких зверей, там, снаружи. Влад сообразил, что чуть не достался на поживу львам, и действительно, вроде бы, слышал, как один из них точит когти о стену снаружи. Хотя скорее всего причиной тех звуков были слепые ночные жуки, огромные, размером с детские кулачки.
Отец семейства уже давно не ходил на охоту. Старшего его сына загрызли пумы, а лучший друг сгинул в джунглях — вон в той стороне. Да и силы уже не те, чтобы убивать зверя. У каждого здесь есть ружьё — уже не средние века, чтобы ходить на бизона с копьём, — но мачете и рогатине по-прежнему гораздо больше доверия, чем огненной дубине. Дубина хоть и работает по простой и понятной технологии, но может в самый ответственный момент отказать: забиться пылью, намокнуть под дождём. Он больше не ходит охотиться, но по-прежнему очень хороший мастер по шкурам и коже, молодые охотники, в прошлом приятели его сына, приносят ему тела животных. Может, они и сами наловчились выделывать шкуры не хуже, но по-прежнему уважают старика и не позволяют ему засиживаться без дела.
Всё это хозяин дома рассказывал Владу при помощи жестов за чашечкой горького, и, вроде бы, алкогольного напитка. Влад, захмелев и осмелев, в свою очередь рассказал о себе. Он продемонстрировал свои пальцы, всё ещё твёрдые, как камень, задубевшие от случайных уколов иголками, посетовал, что его работа, быть может, покажется ему, хозяину, очень не мужественной, на что хозяин рассмеялся, сверкнув алыми дёснами: у них обычное дело, когда мужчины делают женскую работу. Особенно в городе. В городе охотится не на кого, а делать дела по дому — исконно женская работа, вот мужчины и изнывают от безделья, устраиваясь куда ни попадя. На ткацкие фабрики, например.
Одна из девочек проснулась и тихо захныкала.
Влад хотел порисовать, но было очень темно. Торф в камине догорал, а свечей у семейства, видимо, не водилось, так что он просто сидел у отведённом для него углу и раздевал все до последнего чувства. Эта атмосфера… Влад никогда не чувствовал ничего реальнее. Он дал себе зарок попробовать воссоздать её в костюмах: даже если получится бледное подобие, бледным подобием будет всё то, что он сделал до сего момента. И решил на будущее: воссоздавать атмосферу гораздо важнее, чем что-то кому-то пытаться доказать.