«Как же ты их держишь», — подумал Влад, — «когда у меня в руках крошатся карандаши, а бумага сворачивается, как будто к ней поднесли спичку? Когда каждый шум, тобой производимый, веский, как выделенный курсивом шрифт? Это небольшая неприятность для увлечённого человека, но она, тем не менее, сбивает с толку».
Юлия приходила каждый день, вытянувшись по струнке и, пронзив его холодным взглядом, отчитывалась об успехах в мастерской. Показывала на телефоне фотографии или загружала их на компьютер и листала для Влада, стуча ногтем по клавише. «Лучше бы она подавала свои бесчисленные записки», — с грустью думал Влад, и начинал скучать по Савелию.
От нечего делать и невозможности сосредоточиться на работе, в такие минуты Влад пристально её изучал. Белое лицо напоминало лица кукол, кричащий маникюр и резкие, дёрганные движения отвлекали и прогоняли это ощущение, но в следующий раз оно было тут как тут. Манекены, всё же, поспокойнее. С момента приезда его из Уганды они ни разу не проявляли характер. А может, Влад просто этого не замечал: первые же минуты редких часов, которые он выкраивал для сна, отправляли его в небытие кнопкой «выкл», и кнопкой «вкл» возвращали к жизни, полчаса ли, три ли часа спустя — Влад бежал работать, до тех пор, пока снова не начинал вырубаться.
Да, она изменилась — и особенно сильно изменилась, если вспомнить ту Юлю, которая грохнулась в обморок при виде одного-единственного, и даже не слишком провокационного платья.
Изменилась. Пару раз Влад замечал непорядок в одежде, или, гораздо чаще — в причёске. Он спрашивал: «Где Ямуна?» и Юля всегда с лёгким раздражением отвечала «В школе». Какими бы ни были небольшими владовы познания в человеческих отношениях, он был уверен: дочь ни за что не позволит матери выйти на люди с непорядком в одежде (если, конечно, в этот момент дома), а Ямуна в тот единственный раз, когда Влад её видел, не производила впечатления плохого ребёнка. Обычная девчушка, даже излишне любопытная и любознательная для своих лет. Во всяком случае, в её глазах не было той загадочной, томной пропасти, что была теперь у мамы. Глаза девочки были чем-то наполнены; чем — неважно, да хоть обычными девчачьими глупостями.
Неизвестно, что до пропасти, но мамину причёску, вернее, её отсутствие, дочка не может не заметить. И Влад замечал: для него причёска, конечно, не столь важная часть образа (на манекенах, к которым он прикипел душой, никаких причёсок не было), но весьма существенна. И Юля бы заметила, если б смотрела перед входом из дома в зеркало. Иногда она успевала исправить огрехи, смотрясь в зеркало заднего вида в машине — Влад делал такой вывод, наблюдая, как выбиваются из наскоро закрученных в узел или подхваченных заколкой волос неаккуратные пряди.
Часто Рустам звонил сам, говорил с медлительной усмешкой в голосе:
— Работа спорится, хозяин. Не хочешь прийти посмотреть сам?
Эта медлительность была им самим — медлительность фраз, медлительность юмора, но при этом неотвратимость действий. У Рустама хорошо было перенимать опыт, но перенимать его привычки, эту тягучую медлительность — нужен такой же склад ума. Влад же всё делал стремительно, во взрывной манере, пусть даже если приходилось потом по нескольку раз переделывать.
— Юля показывала мне фотки.
— Тебе не интересно глянуть своими глазами? — будто бы обижался Рустам.
— Интересно. Но понимаешь, я тут почти закончил эскиз того платья с хвостом, помнишь, я тебе говорил?.. И потом, я доверяю твоему опыту и твоим рукам. Слушай, а Юля была у тебя? — спрашивал Влад, когда вспоминал о своих подозрениях.
— Всё ещё здесь, — отвечал Рустам. Или — «только что ушла». Времени было около восьми часов вечера. Рустам-то ладно, кажется, ему доставляло искреннее удовольствие заседать у себя в мастерской, думать свои думы и раз в десятилетие выдавать поистине замечательные наблюдения. Тем более, дома его никто не ждал. Но вот Юля… что она делает там в такой час?
На этот вопрос Рустам отвечал, вроде бы, с лёгкой заминкой:
— Ходит тут, смотрит… командует. Иногда скажет что-то дельное.
На заднем плане слышался грохот Юлиного голоса, несомненно, опровергающий это заявление — звучало это, как грохот водопада. Не то, что «что-то дельное», а то, что «иногда». Юля была права всегда, каждая её фраза была непреложной истиной. Она сильно изменилась за месяц.