— Крыс?
И тут Влад взорвался. Он тараторил так, будто хотел успеть высказаться до того, как настанет секунда следующая.
— Куда мне идти? К родителям? Родителей я боюсь ещё больше. Я не видел их больше года, и никто даже не пытается меня разыскивать! После того, как я пожил немного вот так, по другому я уже не смогу. Да я, может быть, даже не доживу… вдруг старушка из первой квартиры и старушка из второй решат устроить самосуд? Вдруг милиция сочтёт меня за психа и захочет закрыть на недельку-другую? Самое страшное может случиться в любую секунду, а мы сидим тут с тобой и пьём вечерами, вместо того, чтобы работать ещё больше!
Подвал. Дверь на лестницу закрыта, дверь в коморку отворена настежь. По углам, как безмолвные недвижные стражи, манекены: если отойти подальше, кажется, будто белой пластмассовой грудью они пытаются вдохнуть воздух. Снаружи ноябрь. Выпал первый снег и в дальнем от батарей углу внешняя стена покрылась изморозью. Журчание воды в трубах переносит тебя в место, где без перерыва шумит дождь. У Савелия заболела голова. Всё кажется таким основательным. Невозможно подумать, что всё это в следующий момент может поменяться.
Савелий неуверенно засмеялся. Прикрыл ладонью рот, чтобы голос звучал поглуше. Не учёл он одного — таким образом кажется, будто ты говоришь ужасную фальшивость.
— Нет! Ты что! Твоя судьба несколько больше, чем подохнуть где-нибудь в милицейских казематах.
Влад качнулся. Посмотрел в мусорную корзину, где валялась иголка от шприца, много ваты с подсохшей кровью и какие-то ёмкости, тоже все выпачканные в красном.
— Я не верю в судьбу, — чопорно сказал он. — Судьба зависит от действий и мыслей множества людей вокруг. Считай, что и нет индивидуальной судьбы, а есть одна большая, на всех. Чем же я лучше прочих? У меня такие же шансы сдохнуть в полицейских застенках, как и у многих других.
На следующий день — было воскресенье — Сав явился к Владу с предложением:
— Тебе нужно как-то себя прорекламировать.
— Зачем? — с утра Влад чувствовал себя довольно неважно. Он совсем не выспался — с одной стороны, довольно ожидаемо, когда четыре часа сна для тебя норма. Но с другой — обычно он просыпался с благодарностью за новый день и за возможность очнуться от кошмаров. Почему-то сегодня вся шестая часть циферблата слилась для него в чёрную дыру, омут, из которого он вместе со звонком будильника с трудом вынырнул.
Влад часто видел кошмары. Ничего конкретного: обычно их заполняла безумная гонка или игра в прятки с чем-то, от чего на коже плодились мурашки. Места, куда заносил его сон, Влад запомнил очень хорошо — наверно, потому, что возвращался туда снова и снова. Это болото, над которым он парил достаточно высоко, будто ноги возносили его на двухметровую высоту, как гигантскую цаплю. Бегать на таких ногах получалось очень неуклюже, вперевалочку, зато можно шагать через протоки и прыгать по кочкам, довольно далеко отстоящим друг от друга.
Здесь, во сне, он не был Владом, а был человекоцаплей.
Тех, кто его выслеживал, прячась в папоротнике и за кустами облепихи, человек-цапля в конце концов начал считать кем-то вроде старых, добрых знакомых. Белые клыки казались ему ласковой улыбкой, а страшный звук, который издавало существо: «чива-чива-чива-УУМС» чуть ли не песенкой, которую когда-то в детстве пела мать.
Влад нырял в сон, и из тумана медленно выплывал знакомый мшистый берег, а рыхлая земля и травинки забивались между пальцами ног. Он чувствовал своё тело, растянутое снизу и слегка приплюснутое кверху, как будто его подвешивали за ноги, а туловище на длительное время заключали в тесную бочку.
Он был человекоцаплей.
Он радовался папоротнику и лягушачьим песням, как ребёнок. Ночь сейчас или день, неизвестно. Человекоцапаля никогда не смотрел в небо, а отражения в прозрачной стоячей воде будто бы не было. Он видел дно и мальков, стайками вьющихся вокруг тонких ног, иногда какую-то мелкую лупоглазую живность. По берегу росли кусты с пламенеющими ягодами калины. Казалось, только они, эти ягоды, съедали львиную долю сумрака.
К северу были только грибы и маленькие, как кошки, лисицы, прячущиеся под корягами давно мёртвых деревьев. Хлопья паутины. Южнее, где росли живые ещё сосенки и пахло газом, можно найти выгибающий спину мостик и гнилой дом, у которого отсутствовала одна стена, а крыша топорщилась шифером и напоминала выглядывающие из-под надкрылок крылья насекомого. Ещё южнее было озеро, со дна которого всплывали пузыри природного газа, пугая водомерок и рвя на лоскуты рои комаров.
Человек-цапля делал два-три шатких шага, и только потом застарелое, какое-то немного заветренное и опостылевшее чувство опасности достигало сознания.