— Вот и вся твоя пластиковая армия пала, — сказал Савелий.
Позади один из бледных братьев чиркал и чиркал зажигалкой.
Они выбрались на свежий воздух, сложили эскизы на капот «волги» и придавили кирпичами, чтобы не унесло ветром. Дождя нет, но небо было настолько мрачным, что казалось — он уже выпал, уже стремится к земле и вот-вот её достигнет. Сав позвонил Юле, и через десять минут (десять минут ожидания дождя, ожидания новых неприятностей) она уже выбиралась из кабины своего джипа, похожего на подводное чудовище. Узнав о случившемся, принялась ругаться, беззвучно и так изощрённо, что Влад и Савелий залипли, глядя ей в рот и пытаясь узнать хотя бы какие-то слова. По губам читалось всего одно из пяти. Вполне возможно, что остальные они никогда не слышали.
«Я найду тебе помещение», — написала Юля на капоте «волги». Последнее время она таскала с собой повсюду чёрный маркер; он, и ещё блокнот, в котором с каждой следующей их встречей оставалось всё меньше листочков, стали её талисманами.
— Спасибо… Спасибо.
Влад почувствовал, как его отпустило. Всё, что происходило сейчас, будто бы пришло из одного из его бредовых снов… а может, по кусочкам собиралось из всех сразу. У бледных братьев, например, были белые зубы, как у существа на болоте. Он расстался со стопкой эскизов, бережно уложив их на заднее сиденье автомобиля, выпрямился, потирая вечно усталый, перетруженный позвоночник.
— Но пока не нужно. Разве что угол, чтобы сложить эскизы.
Юля и Сав синхронно подняли брови. Влад сказал:
— Я давно собирался попутешествовать. Посмотреть если не мир, то хотя бы город. Не представляю, есть там кто наверху, или нет, но мне подали знак, что хватит сидеть на одном месте.
В лупоглазом доме наметилась какая-то паника. Сквозь щель подъездной двери просочилась струйка дыма. Подвал эти идиоты всё-таки подожгли.
Сав поморщился.
— С чего ты вдруг стал таким религиозным?
Влад невразумительно помахал перед лицом рукой.
— Не религиозным. Я перестал быть агностиком.
— Да, но с чего бы вдруг?
— Посмотрел телевизор.
— Там сказали, что Бог есть?
— Сказали, что бог — это телевизор. А я услышал, что телевизор — это бес. Раз и то и другое телевизор, мне во что бы то ни стало нужно отыскать себе новый объект поклонения.
Юлия завозилась и скоро представила им надпись: «Тебе нужно работать!»
Сав ухмыльнулся: он вспомнил Шелдона Купера из «Теории большого взрыва», и серию, в которой новоявленная девушка заставляла его трудится сверх всякой нормы. Там всё кончилось не очень хорошо — для девушки. Вряд ли Юлия смотрит развлекательные сериалы; а между тем, из них можно почерпнуть много полезного.
Влад сказал:
— У вас есть все мои эскизы. Отдайте их куда-нибудь, разошлите по журналам. Делайте что хотите! Я работал достаточно, время для небольшого перерыва.
Юля накарябала в блокноте: «Я подарю тебе свой, если хочешь. У меня хороший!»
На оставшийся площади блокнотного листа несколькими линиями был изображён телевизор. И правда, неплохой. Но Влад только покачал головой. Прищурясь, посмотрел на небо в прямоугольнике разных по размеру и форме краёв крыш.
— Какое сейчас время года?
Сав мигнул.
— Осень. Почти осень. Конец августа, если точнее.
— Погода будет отличной. Я пошёл. Когда понадобится, я позвоню.
И исчез в арке, из-за которой тянуло свежестью Обводного канала. Хорошо, что успел влезть в обувь и взял под мышку старого знакомца, похожего на чучело медведя, из которого вытащили всю набивку.
— Ты же смотрел только фэшн! — закричал вдогонку Савелий. — Что там могли такого сказать?
Влад пропал на добрый месяц. И хотя и Сав, и Юля смотрели в оба, когда покидали родные стены, на глаза он им не попадался. Юля боялась, как бы город ненароком не переварил своего гения.
«Гении так ранимы, — писала она Саву, когда лично, а когда по электронной почте, — так хрупки! Что он делает там один?»
Сав читал и вставлял так недостающее, по его мнению, придыхание.
Юля не любила Питер. Урождённая петербурженка, она, тем не менее, боялась этого города и считала его чуть ли не проклятым местом.
«Разве может быть добрым город, воздвигнутый на болотах?» — писала она Савелию.
В их приватных разговорах Петербург, исчерченный, словно шрамами, каналами, и выставляющий на всеобщее обозрение жабры-ливнёвки, стал настоящим, живым человеком. Человеком в тёмном плаще, с сырым хвостиком и серыми, цвета песчаника, квадратными скулами, с фетровой шляпой; все приметы они знали назубок, ведь этот человек увёл у них Влада. Впрочем, Юля одушевляла его ещё до знакомства с Владом и Савелием, теперь же эта привычка переросла чуть ли не в манию.