— Мы простились только десять минут назад, — напомнил он.
Эдгар назидательно поднял палец.
— В самолёте было московское время. Четыре часа разницы — в меньшую сторону. Мы простимся только через три часа. А познакомимся через час. Так что у нас есть четыре часа на то, чтобы получше друг друга узнать.
Эдгар взял Влада под руку.
— Я чувствую себя виноватым, что не рассказал тебе некоторые местные правила.
— Ну что вы, — пробормотал Влад, — я же исследователь.
— Даже исследователям нужны правила. Не обязательно всё изучать на собственной шкуре. Кстати, как тебе местная мода?.. Голоден? Пойдём, пойдём, я тебя накормлю. Я здесь хозяин, ты гость, одним словом, не стесняйся.
По дороге Влад наконец занялся одним из своих любимых занятий — наблюдением за людьми. Расцветок и фасонов одежды оказалось такое великое множество, совмещалась она в таких невероятных сочетаниях, что поначалу мозг отказывался всё это воспринимать. В сумке был перекидной блокнот и карандаш, к которому сразу потянулись десятки детских рук: как Влад узнал позже, письменные принадлежности здесь отчего-то любили нежной любовью, хотя писать умел едва ли каждый десятый. И Влад быстрыми скупыми движениями карандаша пытался изобразить мешком висящую одежду, фигуры, так не похожие на фигуры людей, к которым он привык; даже силуэт получался каким-то непропорциональным, похожим на баобаб с мощным стволом и гибкими руками с пальцами-листьями, но, как ни удивительно, гармоничным… штрихами намечал развязную походку, немного скованную благодаря распущенным шнуркам. Наверное, человек, который сможет научить этих людей завязывать шнурки, станет здесь настоящим мессией.
Они свернули с дороги и попали на узкую улочку, где даже домам приходилось тесниться. Они жались друг к другу, демонстрируя обезоруживающие улыбки, и улыбки эти угадывались во всём, в чём только возможно: в дверных проёмах, в окнах с белой москитной сеткой, напоминающих крупные зубы, в закрывающем какие-то дыры листе из нержавейки, который растягивал солнце в сияющую полосу. Деревья, похожие на молодых и красивых, но уже измученных бытом женщин, обмахивали их своими ветвями, или же раздавали затрещины. Улыбки при этом становились чуть виноватыми, но такими же обезоруживающими. Влад на минуту переключился на дома, даже пару раз останавливался, чтобы зарисовать особо впечатляющие экземпляры (у него в блокноте они все выглядели, как готовые вот-вот тронуться с перрона паровозы). Встретился им и целый квартал многоэтажных домов, тоже лишённых единого технического исполнения. Иные в пять этажей, иные в семь. У иных почему-то встречались пропуски между этажами — например, третий этаж от четвёртого могло отделять пять метров глухой кирпичной кладки. Как будто строители забыли сделать там окна. На высоте трепыхалось бельё, походившее, всё вместе, на стаю летящих против сильного ветра голубей.
Потом он вновь занялся людьми.
— Это лучше, чем фотоаппарат, — одобрительно сообщил Эдгар, наблюдая за работой Влада в блокноте. — Сначала приходится работать головой. Ну, то есть рисовать в голове картинку. Ты заранее знаешь, что хочешь выделить и именно это в первую очередь переносишь на бумагу. — Влад кивал: именно так, именно, и Эдгар с жаром продолжал: — Эти горе-туристы только и знают, что нажимать на кнопки. Кроме того, знаешь, голову не так просто отобрать, как фотоаппарат.
Люди здесь совсем не похожи на тех, что Влад привык наблюдать. Им словно никуда сегодня не нужно: много задниц покоятся на стульях, на грязных диванных подушках, на каких-то брёвнах, сваленных возле домов. Если люди всё-таки находят в себе силы и, главное, желание куда-то идти, они вышагивают, засунув руки в задние карманы, а голова вращается в поисках знакомого или просто приятного лица, с которым можно было зацепиться языками, тем самым восстановив равновесие во вселенной. Чем-то занятый человек, по мнению местных, является причиной дисбаланса в мире, из-за занятых людей совершаются всякие небесные катаклизмы, выходят из берегов водоёмы, а в соседней стране опять кого-то убивают. Так что любая начатая работа является причиной поскорее её закончить. В родном Петербурге что-то подобное можно увидеть, разве что, заглянув в чужие окна. Влад окунался в чужое ощущение безопасности, когда проникал через решётки, чтобы утащить телевизор. Странно, что здесь ощущение покоя и безопасности не генерировалось между четырьмя стенами, а было привязано, скорее, к самому человеку, а может, возникало в добродушной болтовне или игре в гляделки между двумя находящимися в покое душами.