Призывы заострить внимание на примитивных культурах не имеют ничего общего с тем, как этот материал использовался традиционно – для воссоздания истории нашего развития. Антропологи прошлого пытались расположить все многообразные культурные особенности в порядке становления: от самых ранних форм к высшей точке развития в рамках западной цивилизации. Между тем у нас нет никаких оснований полагать, что, если вместо нашей собственной религии изучать местные австралийские верования, мы обнаружим первобытные культы, или что изучение общественного строя ирокезов даст нам представление о брачных традициях наших далеких предков.
Из-за навязанной нам убежденности в том, что все человеческие расы – это один вид, мы думаем, что у всех людей на Земле за плечами одинаково продолжительная история. Вероятно, в некоторых примитивных племенах модели поведения более приближены к первобытным, нежели в цивилизованном обществе, однако все относительно, и наши догадки могут оказаться как верными, так и ошибочными. Нет никаких оснований приравнивать какой-нибудь современный примитивный обычай к первобытным моделям поведения. Методологически получить приблизительные знания об истоках мы можем лишь одним способом: изучить, как распространялись те немногочисленные культурные особенности, которые представлены в человечестве повсеместно или почти повсеместно. Некоторые из них хорошо известны: в любом обществе можно найти анимизм и экзогамию. Столь разнообразные представления о душе и загробной жизни вызывают еще больше вопросов. Представленные практически повсеместно, подобные верования мы обоснованно можем считать изобретениями глубокой древности. Это не значит, что их стоит принимать за биологически обусловленные черты, поскольку люди изобрели их чрезвычайно рано, в «колыбели» человечества, и эти черты заложили основу для всего человеческого мышления. В конечном счете, они могут быть в той же степени общественно обусловлены, как и любой местный обычай. Но они уже давно проявляются в поведении человека подсознательно. Они старинны и распространены повсеместно. Но все же это не значит, что наблюдаемые сегодня модели поведения суть исконные модели поведения первобытных времен. Равно как это не значит, что посредством их изучения мы сможем воссоздать первоначальные культурные формы. Можно попытаться выделить неизменное ядро верования и отделить от него местные его разновидности. Однако вполне вероятно, что та или иная особенность восходит к какой-нибудь ярко выраженной местной культурной форме, а не к первоначальному, менее распространенному усредненному значению всех изучаемых черт.
Поэтому использование примитивных обычаев с целью обнаружить, каким был первоисточник, есть отвлеченное теоретизирование. Так можно обосновать происхождение от каких угодно истоков, как взаимоисключающих, так и взаимодополняющих. Из всех возможных способов применения антропологического материала, в данном способе одно отвлеченное умозаключение сменяло другое быстрее всего, и по сути своей ни в одном случае невозможно привести никаких доказательств.
Также довод использовать примитивные общества с целью изучить виды общественного строя не подразумевает под собой возвращение к идеализации первобытности. Мы не предлагаем поэтизировать менее развитые народы. В эпоху неоднородности норм и сбивающего с толка шума механизмов культура того или иного народа кажется нам привлекательной по многим причинам. Но наше общество не сможет излечиться от своих недугов, вернувшись к идеалам, которые первобытные народы сберегли для нас. Для этнологического исследования тянущийся к простодушной первобытности мечтательный утопизм одинаково часто оказывается и помощью, и помехой.