Что происходило с великими стилями в искусстве, происходит и в культурах в целом. Все разнообразие поведения, направленного на добычу средств к существованию, заключение брака, ведение войн или поклонение богам, в соответствии с бессознательными предписаниями выбора, которые развиваются в рамках этой культуры, превращаются во внутренне непротиворечивые модели. Подобно некоторым периодам в истории искусства некоторые культуры не проходят через такое интегрирование, а о многих других нам известно слишком мало, чтобы понять, какие ими движут побуждения. Однако оно присуще культурам любого уровня развития, даже самым примитивным. Такие культуры являются более или менее удачным плодом интеграции специфических моделей поведения, и поразительно, как много существует вариантов форм.
Однако антропологические исследования гораздо чаще были посвящены анализу культурных черт, нежели изучению культур как единого целого. В значительной степени это объясняется природой ранних этнографических описаний. Классические антропологи писали о примитивных народах, получая данные не из первых рук. Они были кабинетными исследователями, которые располагали лишь рассказами путешественников и миссионеров и сухими и поверхностными отчетами первых этнографов. По этим деталям можно было проследить распространение обычая выбивать зубы или гадания по внутренностям, но невозможно разглядеть, как в разных племенах эти черты встроены в характерные целостные конфигурации, придающие этим практикам форму и смысл.
«Золотая ветвь» и другие типичные труды по сопоставительной этнографии представляют собой аналитические размышления о культурных чертах, аспекты же интеграции культуры в расчет нисколько не принимаются. Брачные и погребальные обряды показываются на маленьких обрывках знаний о поведении, без разбора отобранных из самых разных культур. Такие суждения создают своего рода механического Франкенштейна, у которого правый глаз с Фиджи, левый из Европы, одна нога с Огненной Земли, другая с Таити, и все пальцы из самых разных частей света. Такой образ не соответствует действительности ни в прошлом, ни в настоящем, и трудности в корне те же, что наблюдались бы, скажем, в психиатрии, если бы она обходилась указателем присущих психопатическим личностям признаков и не обращала бы внимания на изучение составленной из них модели симптоматического поведения – шизофрении, истерии или маниакально-депрессивного расстройства. Роль отдельно взятого симптома, характеристики болезни в поведении психопата, степень выраженности в личности в целом и связь со всеми остальными единицами восприятия могут сильно различаться. Если мы хотим узнать что-то о психических процессах, нам необходимо будет соотнести конкретный признак с общим устройством личности человека.
Изучать культуру подобным образом означает столь же сильно оторваться от действительности. Если мы хотим узнать что-то о культурных процессах, то понять значимость отобранной черты мы можем единственно на фоне закрепленных в данной культуре стремлений, чувств и ценностей. На сегодняшний день представляется, что для понимания образа мышления и функций общественных институтов культуры необходимо в первую очередь изучать культуру живую, ведь такого понимания невозможно достичь путем реконструкции при посмертном вскрытии.
Необходимость функционального подхода к изучению культуры не раз подчеркивались Б. Малиновским. Он обвиняет типичные исследования диффузионистов в том, что они занимаются посмертным вскрытием организмов, когда можно было бы изучать их действующую живую силу. Одну из лучших и первых полномасштабных картин примитивных обществ, сделавших современную этнографию возможной, стало обширное описание Малиновского жителей островов Тробриан в Меланезии. Впрочем, в своем этнографическом обобщении Малиновский довольствуется тем, что подчеркивает наличие у черт живого контекста и функций в культуре, которой они принадлежат. Затем, вместо того чтобы признать, что тробрианцы представляют собой лишь одну из многочисленных изучаемых типов целостных конфигураций, состоящих из особенностей хозяйства, верований и быта, он обобщает их черты – значимость взаимных обязательств, местные особенности магии, тробрианскую малую семью – словно их можно применить ко всему первобытно-общинному миру.