— Может, у тебя заниженная самооценка.
— Чушь.
Пока я думаю, как продолжать дальше разговор, вдруг вспоминаю о том письме. Говорю ей, предлагаю сходить за ним, радуюсь, что она отказывается (вдруг, пока я хожу, она повесит трубку).
— Это все тот же парень, который видел меня в «Джи кью». Он обозлился, что я ему не ответила на его предложение выйти замуж.
— Так у тебя интрижка с этим уродом?
— Нет, он мне просто написал несколько глупых писем.
— А почему я не в курсе?
— Не знаю.
— Я думаю, я многого не знал о тебе.
Снова затянувшаяся пауза. По крайней мере, она все еще не бросила трубку и мы не ругаемся. Мне не очень хочется нарушать эту тишину, и после минуты молчания я уже молю Бога, чтобы она не кончалась (как если бы мы занимались любовью). Потом меня начинает одолевать любопытство, как долго мы сможем вот так вот молчать. Затем я вдруг понимаю, что она может повесить трубку раньше, чем я проведу дознание.
— Я его знаю?
— Парня, который писал письма?
— Нет, парня, который пользует твою диафрагму?
Она тяжело вздыхает:
— Может, мы поговорим о более важных вещах? Пожалуйста. Я пришлю грузчиков на следующей неделе. Ты найдешь время, чтобы впустить их?
— Ты меня все еще любишь?
— Не спрашивай меня.
— А вообще когда-нибудь любила?
— Не будь смешным, Коннор.
Какая пытка, слышать, как она произносит мое имя.
— Но это моя роль. Быть смешным. Моя роль в этом мелком фарсе, похожем на трагедию.
— Ты не смешной. Разве что, когда так говоришь. — Смеется. — Кто кроме тебя скажет «в этом мелком фарсе, похожем на трагедию»?
— Вернись. — Мой голос патетически срывается, вот это, должно быть, действительно смешно.
— Не усложняй то, что и так не просто.
— Я сомневаюсь, что тебе так уж тяжело. Ты даже… ты даже не встретилась со мной, не поговорила. Мне кажется, что тебе все это слишком просто далось, черт побери.
— У тебя было три года для выяснения отношений и разговоров, Коннор. Но ты не говорил. По крайне мере, не говорил со мной.
— Я говорил.
— Но не о своих чувствах.
Неужели это правда? Нет, это неправда. Ну, может быть, отчасти. Не знаю. Я думал, что у нас вся жизнь впереди для разговоров. Мне казалось, что говорить о своих переживаниях и проблемах — дурной тон.
— Но я могу научиться говорить. Я думаю, что смогу научиться.
— Слишком поздно, Коннор.
— Почему слишком поздно? Не говори так. — Слезы текут по моим щекам и заливают телефонную трубку. Все было бы проще, если бы от этого произошло короткое замыкание и меня убило током. Я предпринимаю последнюю отчаянную попытку: — Фил, выходи за меня.
Год назад, или полгода, или даже три месяца назад в ответ на эти слова Филомена проползла бы по проводам и вылезла из трубки, чтобы сказать «да». Нет, не потому, что это такое небесное счастье — скрепить себя брачными узами со мной. Просто я уверен, что замужество для Фил представлялось некоей панацеей, способной излечить от многих бед, невзгод и разочарований, особенно от несчастливого детства. И я был наиболее вероятным, если не единственным, кандидатом на ее руку и сердце, потому что находился рядом с ней. Мы иногда касались этой темы, но довольно деликатно, намеками, как это обычно происходит у пар, которые долго живут вместе. А она ждала. Она намекала, хотя нет, несколько раз сказала напрямую, что ждать вечно она не намерена. Что в мире полно мужчин, которые при первой же возможности с радостью бросятся к ее ногам. Она предупреждала, что случится то, что случилось, — она уйдет от меня. Да, сейчас я вспомнил. О чем, мать твою, я думал тогда?! Я не знаю, чего я ждал. Абсолютной уверенности. Да, наверное. Стоило прислушаться к Брук, когда она мне рассказывала о Геделе и Хайзенберге, ведь и они не чувствуют полной уверенности даже в математике.
— Мы уедем из Нью-Йорка. Купим где-нибудь маленький домик. Станем жить просто.
Она заплакала. В ответ на мое вопиюще опоздавшее предложение она всхлипнула:
— Коннор, не говори так.
— Но я хочу этого.
— Слишком поздно.
— Да что ты затвердила одно и то же…
Когда она заговорила снова, голос ее был бесстрастным.
— Я забираю свои вещи, Коннор.
— Куда ты поедешь?
— Мну нужно идти.
— Постой. Подожди. Перезвони на мой телефон. На одну минуту.
— Зачем?
— Я просто… ну пожалуйста.
— Мне действительно надо уходить.
— Пожалуйста, Фил.
— Пока, Коннор.
И она ушла. Исчезла в мрачной пустоте, в которой я блуждаю в бессоннице, слыша ее сладострастные стоны под мужчиной без лица.