Обед в ресторане «Двадцать один»
Брук отказалась присутствовать на прощальном семейном обеде, не найдя в себе силы смириться с 1) видом пищи, 2) общением с родителями. Я заставил себя притащиться на финальную часть тура Макнайтов: все-таки они уезжают завтра. Отец выглядел подавленным и удрученным вчерашним перфомансом. Руки у него дрожали, хотя он и хорохорился в холле, тепло прощаясь с Брюсом, менеджером, и Джозефом, официантом. Он пьет свой кофе, разливая в блюдце столько же, сколько умудряется донести до рта. Я, стараясь хоть как-то поддержать честь семьи, пью «Блади булз».
— Твой дед пропадал в этом кабаке, — обратился он ко мне, наследнику семьи свидетелей трех поколений официантов и метрдотелей ресторана «Двадцать один». — Обычно он сидел вот тут, на скамейке в углу, напивался «экстра-драй Бефитер мартини» с тремя оливками до того, как падал на стол.
Голос отца наполнился сентиментальной мужской гордостью, как будто единственной славной страницей в истории династии было то, что один из нашего рода полжизни протирал штаны, напиваясь мартини в кабаке.
— Когда он долго не возвращался домой, то сюда мы звонили в первую очередь. Он привел меня сюда, когда я поступил в колледж, и купил мне первую выпивку.
Мысли о моем деде: достаточно смышленый был мужик, успел учуять надвигающийся кризис 1929 года и сколотить состояние в пару миллионов, которые в то время были действительно парой миллионов; но недостаточно смышленый, чтоб понять, что вся его тяжелая работа, финансовое чутье и махинации приведут его сына к расслабленному безделью и расточительству нажитого состояния.
— Что-то не так, сынок? — спросила мать, когда отец ушел, пошатываясь, в туалет. Простая на взгляд, мама всегда обладала острой проницательностью, о чем я успел забыть.
— Она тебя бросила, Коннор?
В груди стало так тяжело. Когда она спрашивала о Фил раньше, я прикрывался веселыми рассказами о ее командировках, ее карьере, наших планах.
— Мне так жаль, дорогой.
Сидя рядом со мной, она обняла меня, вытерла слезы с моих глаз.
— Я была не слишком хорошей матерью, не смогла научить вас быть готовыми к поражениям.
Даже в таком убитом состоянии я усмехнулся про себя, услышав, что мать думает, будто она нас вообще чему-то научила.
— Я помню, как ты родился, прямо перед самыми холодами. Ты, конечно, этого не помнишь, но тогда были морозы до двадцати градусов. Отца не было в ту ночь, он работал в саду, поливал деревья. Тогда и начались схватки. Я тебе говорила, что ты вышел ногами вперед? Это была очень трудная ночь и для меня, и для твоего отца в саду. Мы потом провели целую неделю в больнице. Я помню, что когда возвращалась домой, листья на деревьях опадали, а апельсины висели на ветках, как елочные игрушки. А когда мы прошли сад Дженкинса и подошли к нашему, то увидели зеленые листики — лед сохранил их. И только тогда я осознала, что ведь могла потерять тебя. И я захотела защитить тебя от всего, что было холодным и неприятным.
Она тронула мои волосы. Глаза ее выглядели стеклянными, но впервые в жизни я почувствовал ее взгляд.
— И мне так горько, что я не могу этого сделать.
На минуту я нашел темное и теплое убежище на ее груди.
Вернулся отец, нарушив наш покой и восстановив дистанцию семейных отношений.
Визит на дом
Мое блаженное забвение, которое было первым нормальным сном за последние несколько дней, прервал звонок в дверь. Похоже, что для таких, как я, нормальный сон, да еще и покой от внешних раздражителей — непозволительная роскошь. Я вскакиваю с дивана и ковыляю к двери, потирая шею. Представьте мое удивление и смешанные чувства, когда за дверью я обнаруживаю доктора Халливелла собственной персоной. Хотя, признаюсь, узнал я его не сразу. Но зеленая больничная униформа под курткой помогла мне.
— Я тут просто проходил мимо, короче, проезжал по Сент-Винсенту и решил заскочить по дороге.
Не в состоянии собраться и занять оборонительную позицию, я впускаю его в дом. И хоть я думаю, что он придурок, я все же прихожу в ужас, представив, что он видит в моей квартире. Уборщицу я отпустил еще на прошлой неделе, не желая делать даже ее свидетелем своей трагедии, и в результате в упадок квартира пришла с такой же скоростью, с какой росли проценты задолженности банку. Ужаснее всего были валяющиеся по полу, как мертвые солдаты, пустые бутылки из-под пива, а бутылок «Абсолюта» и «Джека Дэниэлса» оказалось вдруг пугающе много. Конечно, разбросанные носки и прочие шмотки также мало придают уюта гостиной, не говоря уже об атмосфере и общем интерьере. И как один человек мог прочитать столько газет и журналов? Хм, ну, по крайней мере, я начитанная личность. Единственной моей заслугой было небольшое количество грязных тарелок (я практически не ем). Последние штрихи вносила пара валяющихся коробок из-под пиццы.