Несмотря на такой, надо признать, малость грубоватый прием, Амедео потом часто встречался с этой троицей итальянцев в кафе «Вашет», что в Латинском квартале. Они туда приходили послушать джаз и порисовать. На одном из его рисунков, выполненных быстрыми размашистыми штрихами, запечатлен сидящий в этом кафе Марио Буджелли, философ, публицист, литератор и скульптор из Сицилии.
В своей книге «Модильяни с натуры» («Modigliani dal vero») Ансельмо Буччи признается: «У меня есть листок с его собственноручным рисунком, набросанным с лету, он подписан и имеет посвящение; чудесный портрет в обычной манере, без удлиненной шеи и щек, горящих, словно от пощечины; рисунки вылетали тогда из-под его руки так легко, словно ею водил ангел». А Жанна Модильяни потом прокомментирует: если хорошенько присмотреться к рисунку, заметно, что этим добрым ангелом был Тулуз-Лотрек.
Живопись самого Буччи в те времена была отмечена высокой печатью импрессионизма: он писал великолепные пейзажи и прекрасные портреты, к последним принадлежит портрет Марио Буджелли, фигурирующий в одном из его альбомов 1907 года, где тот сидит, окруженный женскими лицами в широкополых шляпах на фоне виолончелистки и каких-то дам за соседними столиками; кстати, там есть надпись справа карандашом: «В кафе „Вашет“, с Модильяни».
Как и Модильяни, Буччи обосновывается на Монмартре. Он вместе с Джино Северини снимает мастерскую на улице Баллю, в доме 36. Очень скоро они тоже становятся завсегдатаями «Бойкого кролика», куда ходит Амедео, как, впрочем, и остальная местная богема. Зимой они набиваются толпой в это заведение из двух маленьких комнат перед стойкой, где стены увешаны картинами молодых художников, в том числе и Пикассо. А летом они сидят на террасе и рассуждают о фовизме, о новой поэтике художественного языка. Там уже и речи нет о каком-то настроении, об игре света и тени в импрессионистском духе, все теперь толкуют о ритмах, объемах, трехмерных пространствах, о цвете и рисунке как таковых, а не о передаче действительного либо воображаемого состояния предмета изображения.
Старая таверна, открывшая свои двери в 1860 году на углу улицы Соль, напротив кладбища Сен-Венсан, сначала называлась «На воровской сходке», а затем «Кабаре убийц». В 1875 году карикатурист Андре Жиль придумал для нее вывеску, изображавшую выпрыгивавшего из кастрюли кролика в кепчонке, какую обычно носили монмартрские сорванцы. Завсегдатаи сходились туда, привычно говоря, что идут к «Жилеву кролику» (это произносилось как «Лапен-а-Жиль»). В 1886 году заведение купила бывшая танцовщица канкана мамаша Адель, она было переименовала таверну в кафе «Моя деревенька». Но кролик с вывески имел, видимо, дубленую шкуру, его ничем нельзя было пронять: и местные жители по-прежнему твердили, что отправляются к нему, хотя в их представлении название слегка изменилось: о Жиле все успели забыть и привычка вела их теперь к «Лапен ажиль» — к «Бойкому кролику». В 1902–1903 годах кафе перекупает шансонье Аристид Брюан, чтобы предотвратить снос здания, и поручает управление им шустрому бретонцу с Монмартра Фредерику Жерару по прозвищу Фреде, бывшему торговцу рыбой, делавшему тогда свои первые шаги на этом благородном поприще за паршивенькой буфетной стойкой в забегаловке «Зют» на площади Жан-Батист-Клеман.
В 1907 году Монмартрский холм совсем не походит на остальные столичные кварталы. Он еще сохраняет некоторые сельские атрибуты: мельницы, пекарни, прачечные. Волны роскоши предыдущей эпохи, прозванной Прекрасной, ее деловой жизнеустроительный азарт обошли это место стороной. По улочкам, каждая из которых ведет к строящейся Сакре-Кёр, гуляет строптивый ветерок, идущий еще от Коммуны. Бедное (читай: нищее) население еле сводит концы с концами, пренебрегая общепринятыми правилами. Да, это бедняки, но влюбленные в собственную свободу, они гордо лелеют свое первозданное фрондерство и, как поется в популярной песенке:
Вечерней порой