Я снимаю со стены набросок, кладу его на стол и спрашиваю:
— Какой цвет ты бы предпочла?
— Даже не знаю, — отвечает Ванесса.
— У тебя темные волосы, так что подойдет практически любой, — говорю я. — С блондинками труднее. В красном они всегда становятся похожи на принцессу Диану.
— Точно, — говорит Кэти, смеется и стряхивает пепел в мою кружку. — А какая там спина?
— Что? — спрашиваю я, глядя на рисунок.
— Как оно выглядит сзади?
— Э…
— На самом деле, — замечает Кэти, подходя к стенду с рисунками, — у этих фасонов вообще нет спины.
— Разве? — спрашиваю я, понимая, что она права, и тут же начинаю выкручиваться, пытаясь сохранять спокойствие: — Ну да, конечно. Мы всегда так делаем. Когда работаешь быстро, то просто неохота тратить на это время.
Если бы я была Пиноккио, то нос у меня уже дорос бы до двери. По правде говоря, я забыла сделать вид сзади. Ужасно скучно рисовать платья со спины, обычно дизайнер занимается этим в последнюю очередь. Но напрочь забыть — это чуть больше, чем простое упущение. Помнится, я каталась со смеху, когда кто-то рассказал мне историю о том, как Рифат Озбек представлял свою новую коллекцию Ли Бауэру. Ли поинтересовался, почему все костюмы без задней части, и Рифат сообразил, что просто забыл об этом. Теперь я — в точно такой же ситуации! Я была так поглощена воротом и рукавами, что даже не подумала о том, как все будет выглядеть сзади. Кто об этом задумывается, когда фасад и сам по себе великолепен?
Иногда — каюсь, и со мной такое пару раз случалось — дизайнеры настолько увлекаются замысловатой отделкой переда, что, в конце концов, получается платье в принципе без спины. И тогда ты благодаришь Бога за то, что у тебя есть раскройщицы. Это именно те люди, которые могут открыть тебе глаза на то, что подобное платье невозможно ни сшить, ни надеть. Никакие завязки не помогут. Вся спина полностью открыта. Платье не будет держаться, оно свалится прежде, чем женщина успеет выйти из машины и ступить на красную дорожку. За годы, проведенные в колледже, казалось бы, в тебя должны вдолбить следующую вещь: нельзя рисовать одежду по- детски, только спереди, лишь потому, что получается красиво. Надо помнить о том, что кто-то это наденет, что внутри должно уютно расположиться тело. Но подобные мысли не удерживают нас от очередных попыток сделать невероятное. Раскройщики выбиваются из сил, пытаясь придумать хоть что-нибудь: пришивают там застежку, здесь завязку. И все же иногда ты создаешь вещь, которую просто невозможно спасти, так что, к сожалению, приходится отправлять ее в мусорную корзинку.
— Итак, как же здесь выглядит спина? — настаивает Ванесса.
— Ну… — говорю я и лихорадочно соображаю. — Если спереди большой вырез, то спина в таком случае обычно закрыта.
— Согласна, — отвечает она. — Потому что платье довольно откровенное.
— И хорошо, что откровенное, — говорит Кэти. — Тебе посвятят не один столбец.
— Только что там будет написано?! — спрашиваю я. — Можно выставить всю задницу напоказ, как Кэйли Брук в платье от Julien Macdonald, но поможет ли это голливудской карьере Ванессы?
— А что, если сделать такой же вырез на спине? — твердит Кэти.
— Если ты хочешь платье от Macdonald, то следовало бы обратиться к Макдоналду, — говорю я и чувствую некоторое раздражение. Она мне указывает! — Я таких вещей просто не делаю.
— Ты права, — говорит та. — В самом деле, кто захочет походить на отчаянную девицу из «Большого брата»?
— Или на Викторию Бэкхем, — добавляет Ванесса.
— О Боже, точно, — отзывается Кэти, морща нос.
— Итак, вырез спереди и воплощенная скромность сзади, — говорю я.
Ванесса кивает.
— Звучит заманчиво.
— И я бы предложила темно-фиолетовый цвет. Это платье из будущей осенней коллекции, и, если ты наденешь его этой осенью, цвет сыграет на руку нам обеим.
— Обожаю фиолетовый, — говорит она.
— Можно добавить яркости, — продолжаю я. — Но мы обсудим это позже.
— Замечательно, — говорит Ванесса.
— Да, — соглашается Кэти. — Надеюсь, никто, кроме Ванессы, не собирается появиться в таком платье?
— Никто, — отвечаю я.
— Составим договор? — спрашивает она.
— Не говори глупостей. — Я улыбаюсь. — Премьера через десять дней. Как бы я умудрилась сплавить его еще кому-нибудь за столь короткий срок?
— Я просто проверяю, — говорит она. — Это моя работа.