— Мало кто в наши дни зарабатывает по-крупному, — вздыхает Мими.
— В общем, да, — соглашается Лидия. — Супермодели исчезли, и теперь всюду царят актрисы. Манекенщицы больше не получают выгодных контрактов. Единственная возможность заработать кругленькую сумму — это когда их просят кому-то помочь. Или когда они заключают контракт с какой-нибудь фирмой, производящей часы, например с Omega, как Синди Кроуфорд. Тогда ты понимаешь, что их заработок в среднем равен ВВП небольшой страны.
— Черт возьми, — вдруг говорю я, по-прежнему с полным ртом булавок. — Что за вонь?
— Мои новые духи, — отвечает Мими.
— Нет. — Я оглядываюсь. — Это все твоя дурацкая собака!
Мы заглядываем под стол. Так и есть. Под столом лужа и недвусмысленная кучка. А рядом, дрожа, сидит Крошка Ми. Кажется, она недавно страдала запором?
14
До представления коллекции осталось две недели, и теперь мне по-настоящему плохо. О чем я думала, собираясь в Нью-Йорк? По ночам меня преследуют кошмары. Мне снится, будто я иду по подиуму в полном одиночестве, совершенно голая, и слышу, что какой-то мужчина мне аплодирует. Понимаю, что это нормальный для моего состояния сон, но от этого он не становится менее жутким.
Убрав собачьи экскременты, мы с Лидией и Мими работали до полуночи, пытаясь понять, что можно оставить, а что нуждается в коренной переработке. Странно, но мы пришли к единому мнению, что фиолетовое платье Ванессы Тейт надо освежить. Возможно, мы часто видели его на страницах Grazia и других журналов и оно нам уже примелькалось. А может быть, оно утратило весь свой шик за пределами красной дорожки: когда Лидия его надела, Мими так протяжно и звучно зевнула, что для нас это прозвучало своего рода сигналом.
— Мне оно просто не кажется актуальным, — добавила она и продолжила: — Оно не впишется в коллекцию. В нем нет ничего шотландского или затаенно страстного. Оно выдохлось. И вдобавок в Top Shop сейчас появился какой-то жуткий клон Оззи Кларка. Не стоит мешаться с толпой.
И тогда мы сели и отпороли юбку. Верх платья превратился в блузку. Ее можно носить с облегающими джинсами или теми широкими клетчатыми брюками, над которыми я работала. Здесь еще было над чем подумать, но идея обозначилась. Я решила включить эту блузку в коллекцию. Без юбки она стала смотреться как раз в духе сороковых. Также мне захотелось пустить обшитые тканью пуговицы по всему переду, чтобы блузка вязалась с остальными вещами. И теперь Дорота и половина портних-полячек кроят шотландку и розовый шелк, а я сижу у себя и трясусь от страха.
— Все в порядке? — спрашивает Александр, по пути заглядывая в мой кабинет.
— Нет. У меня диарея, бессонница и прыщ на физиономии.
— Если бы на твоем месте был я, ты бы сказала мне: «Завяжи с наркотой».
— Не будь таким занудой. Ты же знаешь, что творится со мной перед показом.
— Да! — Он облизывает чайную ложечку. — Просто кошмар.
— Что это ты там лопаешь? — Не найдя в нем никакого участия, я чувствую легкое раздражение.
— Ах, это… Детское питание.
— Детское питание? — Я замечаю в другой его руке маленькую баночку.
— Хеди Слиман, самый шикарный производитель мужской одежды во всем мире, постоянно его ест.
— Зачем?
— Это препятствует ожирению.
— Что? Пюре?
— А что? Его не надо переваривать.
— Не понимаю, зачем все это? Причем здесь детское питание?
— Я доверяю Хеди.
— Что, перестал влезать в свои джинсы?
— И это я слышу от тебя? — Мой партнер смотрит на меня и улыбается.
— Что у тебя с лицом? — интересуюсь я. — Ты как-то по-другому выглядишь.
— Как? — говорит Александр, подходя ко мне поближе.