- Слушаю, полковник, - откликнулся из трубки густой хрипловатый басок.
Шихалиев осторожно тронул спутницу за предплечье. Девушка встрепенулась и быстро отдёрнула руку.
- Как дела, Михалыч? Заключение готово?
- Да что там найдёшь? – ворчливо ответил из трубки голос майора. – Следов на асфальте – тьма тьмущая. Стадо баранов, а не водители. Не видели, что ли, что авария? Пёрлись напролом, чтоб короче.
- Обочина?
- Ничего. Разве что листок с каракулями. Но это уже по вашей части.
- Образцы почвы взяли?
- За кого принимаешь, полковник? Мы ж с тобой сколько лет…
- Ладно, Михалыч. Не ерепенься. Знаю же, что ты в своём деле лучший. Жду экспертизу.
- Пока…
25 июня 2007 г, 23.45 Отделение сочетанной и множественной травмы НИИ Склифосовского
Намытые больничные коридоры отдавали тошнотворным запахом. Казалось, он впитался в каждый миллиметр отделанных дорогой плиткой коридоров, витая в палатном воздухе и заползая во все углы, подобно густому липкому туману, оставляя тщетными все усилия персонала по обеспечению чистоты и комфорта. Но почти никто не ощущал его. Ни озабоченные родственники, ни деловитые, облачённые в наглаженную униформу медсёстры, ни привычные к присутствию близкой смерти врачи. Лишь обострённое чутьё майора Степана Никольского, за годы службы не раз посещавшего Склиф, смогло уловить эту тягуче-гнетущую атмосферу приближающейся развязки, горьким туманом заползавшую в «предбанник» элитной двухкомнатной ВИП-палаты. Вокруг него толпилось с десяток членов совета директоров. Подтянутые, одетые в дорогие костюмы, они нервно поглядывали на плотно закрытую дверь и перебрасывались то короткими фразами, то едва заметными неопытному наблюдателю взглядами. Близких родственников в Москве у Торопова, похоже, не наблюдалось. Разве что миниатюрная брюнетка лет тридцати пяти-сорока, в обтягивающем маренговом мини. Вжавшись комочком в кресло, она тискала клатч наманикюренными пальцами и тихонько всхлипывала. Данное Никольскому поручение было предельно простым – добиться встречи с Тороповым и выяснить у него подробные обстоятельства аварии. Однако прямо перед выездом ему позвонил Шихалиев и просил его осторожно прощупать членов совета директоров, выяснив, есть ли среди них те, кто прямо заинтересован в гибели шефа, либо получил от его смерти серьёзную выгоду. Да и врачи, ссылаясь на проведение неотложных реанимационных мероприятий, не допускали его до гендира, состояние которого расценивалось как крайне тяжёлое и нестабильное. Поэтому Никольский наблюдал – частично выполняя распоряжения шефа, частично просто от скуки. Из всей подтянутой, добротно одетой и готовой к очередному кадровому торнадо массы он выделил троих. Первым был высокий крепкий брюнет лет пятидесяти с короткой стрижкой и представительной осанкой, округлым красноватым аккуратно выбритым лицом. Он хмурил брови, периодически прохаживался между входной дверью и окном, и то и дело отмечал что-то в выделанном мягкой кожей еженедельнике. Белого металла часы, прочно угнездившиеся на крепком волосатом запястье, по мнению Никольского стоили больше, чем доставшаяся майору от деда трёхкомнатная квартира на Арбате. Речь его была размеренна и тягуча, с лёгким оттенком шепелявости, который не только не портил её, но и придавал некоторый шарм. Периодически к нему подходили другие сотрудники. С подобострастием и почтением, будто за кредитом в банк с заведомо дурной кредитной историей. Вальяжный господин оглядывал их от макушки до кончиков ботинок, будто оценивая, достоин проситель милостивого снисхождения или пинка под зад. Рядом с «начальником», как для себя обозначил его Никольский, привычно суетился низкорослый щуплый темноволосый вертлявый субъект. Подобно челноку, он постоянно циркулировал между ним и остальными, занимающими более низкое положение в местной иерархии. Суточная небритость на смуглом, с вытянутым подбородком лице оттенялась чёрной клиновидной бородкой. Он был без пиджака, в расстёгнутой на две пуговицы рубахе с чёрным газетным принтом по белому фону. Манеры его казались излишне развязными, более подходящими для мира шоу-бизнеса, чем для высшего руководства строительной индустрии. Шныряя от одного сотрудника к другому, он постоянно о чём-то вполголоса говорил и неодобрительно косился на замершего возле окна блондина. На беглый взгляд лет сорока, не больше. Под свободным белым пиджаком угадывалась худощавая мускулистая фигура. Смуглота непроницаемого лица явственно контрастировала со светло-серыми глазами и нависшей над ними песочного цвета чёлкой. Такого же цвета бородка тонкой линией окаймляла подбородок, поднимаясь к вискам. Сосредоточенный на собственных мыслях, он молча глядел в окно. Да и окружающие, похоже, откровенно игнорировали его, группируясь вокруг темноволосого статного господина. Ещё одна личность показалась Никольскому весьма приметной, явственно выделяющейся на фоне поглощённого броуновским движением офисного планктона. Пожилой, аккуратно одетый мужчина. Седоватый, лысоватый и слегка рыхловатый. С набрякшими веками, узловатыми пальцами и пухлой папкой в руках, он казался воплощением давно прошедшей эпохи. С деревянными чётками счёт, моноклями и оставленными в прихожей калошами. Сгорбившись и вжавшись в кресло, он отсутствующим взором взирал на закрытую дверь палаты.