Все-таки он идиот.
- Аааа!
Чего и следовало ожидать. Поланский-младший просыпается и тоже кричит. Мол, почему без меня начали. Ну, Грэм, ну, журналист.
Рана. Я перевязываю руку платком, зубами затягиваю узел. Сойдет для сельской местности.
- Лейтенант! Почему вы в таком виде? – окликает меня звучный командирский голос. – Где ваш головной убор?
Я выпрямляюсь. Чертова привычка к субординации. Поворачиваюсь.
Высокая адмиральская фуражка с железным кальмаром. Темный китель, золотые эполеты. Адмирал Штольц смотрит на меня. Лицо удивленное. Он-то как здесь оказался?
- Вы? – он прищуривается. – Какого черта? Как вы здесь оказались?
Я прикладываю руку к виску. Пальцы черные от грязи. Наплевать.
- Господин адмирал! Лейтенант Дантон, младший артиллерийский офицер эскадренного броненосца «Князь Игефельд Магаваленский». Следую на каторжный причал, сэр. Для отправки на каторгу, сэр. Разрешите продолжать следовать, сэр?
У Штольца становится такое лицо, словно он проглотил адмиралтейский якорь.
- Что?
Или как раз находится в процессе.
- Я вас под арест посажу, - говорит Штольц медленно. Видимо, еще не понял, о чем я говорю. – Мальчишка! Почему в таком виде?
- Да пошли вы, господин адмирал.
Моя левая рука висит как плеть. Ничего.
..............
У полковника Йоргенсона от гнева натягивается кожа на скулах – как барабан.
Светает. Туман стелется по опустевшим улицам. Плывет и изгибается, как живое существо. Ветер несет обрывки газет и цветные фантики.
- Я надеялся, что ты не придешь, – говорит полковник глухим голосом. – Глупо, мальчик.
- Принимайте последнего, - обращается он к капитану катера. Капитан, помедлив, кивает. На нем старый бушлат и помятая белая фуражка с якорем. Гражданский флот. Рядом с ним – полицейский чин с острым утомленным лицом.
Полицейские с нашивками каторжной охраны смотрят на меня исподлобья, поставленными хмурыми взглядами. Карабины в руках.
Я поднимаю ладонь к козырьку, говорю:
- Господин полковник? – и тут меня ведет. Падаю. Падаю...
- Что? Доктора! – кричит Натан. – Живо!
Падаю.
……………
- Дайте мне слово чести, лейтенант, что не будете пытаться…
Запах нашатыря.
- Нет, - говорю я.
Полковник сбивается, смотрит на меня.
- Нет?
- Нет, Натан. Простите, но такого слова я вам не дам. Наоборот – обещаю сбежать при первом же удобном случае.
…Иногда самое главное – суметь отказаться.
Йоргенсон молчит, потом улыбается.
- Честь имею, - салютует. – Прощайте, лейтенант.
Полицейский оглядывает меня с головы до ног. Без особой симпатии, надо сказать.
- Кандалы, - командует он. – Ошейник. Цепь. – он смотрит на меня. – Нет, сначала голову.
Бритва делает так: ш-ших, ш-ших. Вода едва теплая. Подумать только – утром я брился лучшим миндальным мылом, лезвием из английской стали, а сейчас мне правит голову какой-то коновал-цирюльник, поленившийся даже принести горячей воды.
Моя голова пылает.
- Черт! - говорю я, когда он задевает меня в очередной раз. - Все хорошо, продолжайте.
Наконец, все кончено.
- Зеркало, - приказываю я. Оторопев, цирюльник подает мне зеркало. Маленькое, со сколами по краям, в темных пятнах и царапинах. Я оглядываю себя. Ну что ж. Бывало и хуже...
- Сколько с меня, милейший?
Он хлопает глазами. Свинячьи круглые глазки.
- Э... Казна платит.
- Ничего. Думаю, этого хватит.
Я всовываю ему в руки купюру. Он обалдело смотрит на десятикроновый билет в своей ладони. Затем на его лице начинает проявляться выражение счастья. Медленно восходит – как солнце из-за края океана...
Моя голова напоминает головку козьего сыра, облитую малиновым сиропом.
- А это на чай, - говорю я.
- Что? – он поднимает голову.
Левая рука у меня на перевязи. Поэтому я размахиваюсь и бью правой. В челюсть – БУМ. Удар отдается в раненое плечо, в глазах пляшут лиловые пятна. Но оно того стоит.
Мир сдвинулся. На катере аплодируют (бум-бум-бум) и кричат. Оглушительный свист. Охранники вскидывают карабины, целятся в меня. «Руки вверх! Руки!» – кричат мне. Полицейский делает знак: опустите оружие.
Я раскланиваюсь: спасибо, господа. Кисть болит, как черт знает что. Сломал я её, что ли?
- Вот теперь можно и кандалы, - говорю я. Полицейский кивает.
Цирюльник лежит без движения.
…Я поднимаю голову и смотрю. Ручные кандалы мне пока не надели – из-за раны, но ноги закованы. А еще есть цепь. Ошейник холодит шею.
Я смотрю, как уплывает берег. Катер, покачиваясь и шлепая по воде колесами, везет меня в неизвестность.
Кит на ратуше.
Светает. Розовая полоса по горизонту.
Это почему-то важно.