- Это лейтенант Йорк. Кто говорит?
Я поворачиваюсь к Киклопу.
- Передавай. Это адмирал Дантон. Чему обязан?
Щелк, щелк, щелк-щелк-щелк. Сигнальный фонарь – наша единственная дальняя связь. В ясные ночи мы можем связаться даже со станцией на побережье Кето. Если повезет.
То есть, у нас нет радио. Правда, если Фернандо справился со своей задачей, у морпехов его тоже больше нет.
Фонарь морской пехоты сигналит, я читаю:
- На одну из наших палаток упало дерево. Вы что-нибудь знаете об этом?
Я хмыкаю.
- Передай: Кто-нибудь пострадал? Нужна помощь?
Пауза. Затем следует ответ:
- Помощь не требуется, но наша рация уничтожена. Повторяю: вы что-нибудь знаете об этом?
Вот оно. Молодец, Фернандо!
- Передай: Сочувствую. Деревья здесь часто падают.
На этот раз пауза длится много дольше.
- Сколько вам лет? – спрашивают оттуда. Мне прямо чудится во вспышках света интонация Йорка. Интересный оборот принимает наша беседа.
- Приятно, что вы интересуетесь, лейтенант. Киклоп, передай: скоро будет пятьдесят девять.
- Выглядите старше, - отвечает прожектор с той стороны залива.
Киклоп хмыкает. Ему смешно, старой обезьяне.
- А вам?
- Двадцать восемь, - Йорк, опережая мой выпад, сигналит: - Выгляжу прекрасно, спасибо.
- Рад за вас. К чему этот обмен любезностями?
Пауза. Фонарь опять разражается чередой вспышек – раздраженных.
- Адмирал, вы лжете. Завтра, если вы не примете условия ультиматума, я заставлю вас ответить за все лично. И плевать я хотел на ваш возраст.
У нас с ним похожее чувство юмора.
- Предлагаете дуэль? – я усмехаюсь. – Киклоп, передавай: предупреждаю, лейтенант, я – прекрасный стрелок.
* * *
Зеленая бутылка из-под хереса. Испания, урожай 1930-го года. Если понюхать горлышко, там все еще остается пряный сухой аромат.
Красные холмы Испании. Я никогда там не был.
И тогда я поднимаю револьвер, укладываю его на локоть, большим пальцем взвожу курок. Пуля-цель, думаю я, пуля-цель. Зеленая бутылка плавает на мушке. Еще никогда я не был так холоден и спокоен, как сейчас. Пуля. Цель. Пуля...
Задерживаю дыхание и мягко жму на спуск.
Ба-бах! Револьвер едва не вылетает у меня из руки. Да уж, навыки я утратил.
Бутылка хоть бы дрогнула.
Ворчание Киклопа за моей спиной переходит в ржание. В откровенный хохот. Вы когда-нибудь видели, как гориллы делают это? Киклоп сидит на корточках, уперевшись костяшками в землю, время от времени задирает морду вверх и издает серию насмешливых: ух, ух, ух. И еще раскачивается. Это... несколько раздражает.
- Что? – говорю я. – Что смешного?
И тут вдруг вспоминаю, как был у Обри с Анитой в гостях. Обри ушел после обеда пораньше, отправился к своим механикам. А я собираюсь. Ополаскиваю лицо, руки и растираю шею полотенцем до красноты.
Анита стоит рядом с кувшином для воды.
- Глупый ворчливый старик, - говорит она, глядя на меня. – И как тебя только люди выносят?
- Просто я обаятельный.
Она против воли смеется.
- Что есть, то есть. – она молчит. - Я сшила тебе рубашку.
- Это еще зачем? Спасибо.
- Береги себя, Козмо.
Я застегиваю пуговицу на воротнике. Анита подает мне китель, я вдеваю руки в рукава. Тяжелая жесткая ткань – мой рыцарский доспех – ложится на плечи. Внезапно Анита делает шаг и прижимается лицом к моей груди. Я замираю. Стоим, не шевелясь. Впервые она себе такое позволила. Обри… как же Обри?
Я осторожно провожу ладонью по её темным волосам. Прекрасна. И недосягаема.
- Скажи, что я дура, и все будет хорошо.
- Все будет хорошо, - говорю я. - Обещаю.
Так и будет.
…Поэтому я поднимаю револьвер и начинаю стрелять, не целясь.
Бах. Ба-бах.
Бутылки разлетаются зелеными брызгами.
Последняя.
- Вот где-то примерно так, - говорю я. Револьвер в руке ощутимо нагрелся.
16. Речь
После фильма я объявляю общее собрание.
- Добрый вечер, люди Либерталии! – повышаю голос. Похоже, сегодня я все-таки охрипну.
- Слово адмиралу! Адмирал будет говорить! Тише! Да тише вы, дайте послушать!
Поднимаюсь на крыльцо клуба, оглядываю своих людей. Все полторы сотни здесь (за вычетом часовых и людей Обри). Красные отсветы пляшут на лицах.
- Я – комендант этого поселения, – говорю я. - и несу ответственность за вверенный мне гарнизон. Люди Либерталии! Долгие годы мы жили в мире и спокойствии. Это правда. Но мы всегда помнили, что в один прекрасный день это может измениться. И вот это время пришло. Нам придется сражаться за свою свободу… за свою жизнь, за право называться людьми.
Я говорю, они слушают.