Но как раз этого я и хотел! Со времен моего детства в Бретани я всегда чувствовал, что есть некий секрет, который должен быть найден. Нечто должно быть ВЫВОРОЧЕНО из глубин.
Когда я выглядывал на море, в поле моего зрения попадало большое дерево (как оно называлось? какое-то хвойное дерево; оно было прямо перед окном моей спальни..) Кипарис! Прямо перед окном моей спальни, на берегу моря рос большой черный кипарис. И я обычно часами смотрел в это окно.
И там была паутина... Помню, что как-то я увидел паука, висевшего среди ветвей кипариса. Я смотрел на ту паутину. И внезапно я как бы увидел себя в паутине. Я видел себя... я видел этого маленького приятеля в центре паутины, со всеми нитями -- которые были, прежде всего, всеми книгами, которые я прочитал, ведь прочел я тонны книг, и затем друзья, родственники, семья, иезуитский пансионат, математика, химия, и все, с чем я соприкасался.
Я действительно видел себя как бы... пойманным в паутину. И я подумал: "А что случится, если я оборву все эти нити?"
Это был тот вопрос, который все возвращался и возвращался ко мне: "Если я перережу все эти нити, то, может быть, я завладею тайной?". Я чувствовал, что была тайна. Жизнь является тайной -- каждая вещь в ней. Мы должны ВЫРВАТЬ тайну у самих себя. И все является неким предлогом, чтобы ВЫРВАТЬ то, что находится там, в глубинах этой человеческой плоти.
Когда я был в море, на своей лодке, то одежды, да, сбрасывались. И я сливался с чем-то, что было чрезвычайно удовлетворяющим, светлым, необъятным, легким. Больше не было... никакого груза. И затем, грубо, я обнаружил это снова в концлагерях: внезапно одеяния были сорваны; ничего не оставалось -- ничего не оставалось, и все же там было нечто.
Затем, снова, во взгляде Шри Ауробиндо: внезапно одеяния спали. И... нечто иное было там.
Я хотел схватить ту тайну, вы понимаете.
Для меня жизнь была ТАЙНОЙ, которую нужно открыть.
И в гуще того леса та же самая вещь: внезапно все оказалось таким подавляющим, одновременно столь прекрасным и пугающим. Ведь несмотря на то, через что я прошел, я все еще оставался маленьким западным парнем из среднего сословия. Несмотря ни на что, я получил специфическое французское воспитание. И таким я и был, посреди того катаклизма.
Товарницки: Можете Вы описать то чувство в лесу?
Вы полностью подавлены.
Те гигантские деревья, столь прекрасные, столь необычные! Повсюду вьющиеся лианы. Это шипение... это постоянное шипение, те звуки, те болота -- вы не можете сделать и трех шагов, чтобы не угодить в болото. Иногда стоит мертвая тишина, и вдруг она оживает. И змеи повсюду. В начале это была основная проблема -- змеи. Это было... мне действительно было не по себе, потому что они совершенно невидимы.
И западные индейцы... это были два проводника, потешавшиеся надо мною. Они отлично поняли, что я попал в лес прямиком из Парижа, и они весело проводили время. Они устраивали мне тесты -- это их забавляло.
Товарницки: Как?
О, самым разным образом. Со змеями, особенно.
Дело в том, что вы не можете разглядеть тех змей! И они повсюду. Они совершенно сливаются с ландшафтом. Вы уже готовы поставить ногу на змею, и в следующую секунду переступаете через нее... Вы цепляетесь рукой за ветку, и как раз там оказывается змея. В этом лесу поистине тьма змей. А так он почти пустой.
Так что я был в состоянии, не знаю, потерпевшего кораблекрушение, в течение ряда... в течение трех-четырех дней.
Товарницки: Где-то Вы говорите о вибрации леса.
Это кишащий, шипящий, вибрирующий мир. Это не человеческий мир! Это действительно как вторжение в иной мир. Именно поэтому вы внезапно чувствуете себя потерпевшим "кораблекрушение" -- вы должны подстроиться под это, тело должно СТАТЬ СОЗВУЧНЫМ со всем этим.
И затем как-то после двух-трех дней (однажды ночью меня даже бил озноб, так это было СИЛЬНО; этот лес был столь мощным, столь подавляющим), меня трясло, потому что я не мог.. не мог войти туда! Я все еще был в своей шкуре западного человека, вы понимаете.
Мои одеяния были сорваны. Я боролся с чем-то, что я не мог понять. Из-за этого я подхватил лихорадку.
Через день со всем было покончено. Внезапно я спросил себя: "Посмотри, почему ты так реагируешь? Ты боишься умереть?"
И поэтому (смех) я внезапно рассмеялся и сказал: "Хорошо, если я наступлю на змею, то и наступлю на змею! Если я возьмусь рукою за змею, то и возьмусь рукою за змею! МНЕ НА ЭТО НАПЛЕВАТЬ!"
И в тот момент, когда "мне на это наплевать" вышло из моего сердца, из моих "внутренностей", со всем было покончено! Установилось ЧУДЕСНОЕ сообщение со всем. Я больше не смотрел, где я шел. Я не придавал ничему значения. Я лишь концентрировался на том, чтобы ЛЮБИТЬ, быть этим лесом и предоставить себя в его руки. И это было чудесно.
Я уже больше не мог наступить на змею! Ничто не могло коснуться меня! Несчастья были невозможны! Я... я слился с лесом. Я был в его музыке, в его безумии; я был в его грубой красоте, в его молчании... Я слился со всем.
Товарницки: Но когда-то Вы сказали или написали: "Понимаешь также,
что человек -- это просто песчинка во вселенной."
О, да, совершенно верно.
Да, он -- крошечная песчинка.
Прежде всего, вы растворяетесь в этом! После того, как вы сумели испустить тот крик: "Мне наплевать; мне все безразлично! Я делаю решительный шаг, я теряю себя там", тем же образом, как вы бросаетесь в море -- это стихия: вы буквально бросаетесь в лес. С того мгновения, да, исчезла даже песчинка! Осталось лишь нечто, что радостно слилось со всем этим, с жизнью деревьев, водой, дождем, звуками... Это было как чудо. И затем, иногда... да, по ночам, по ночам...
В первый раз я услышал это...
Понимаете, вы спите в гамаке, потому что не можете спать на земле -- идет дождь. Дождь идет девять месяцев в году, непрерывно. Так что по мере продвижения по лесу вы строите один лагерь за другим, используя стволы деревьев, лианы, пальмовые листья, чтобы сделать крышу, и подвешиваете гамак.
А по ночам -- ночь в лесу - это поистине что-то необычное. Все те звуки, те звуки... свистящие, стрекочущие, миллионы насекомых и лягушек вокруг вас.
Там действительно начинаешь... терять себя.
Но в ту первую ночь, когда пришли красные обезьяны, было в самом деле фантастично!
Вы еще не видели тех красных обезьян. Обычно они перемещаются только по ночам. И движутся большими группами, по самым верхушкам деревьев. Они приходят издалека и издают -- все вместе -- какой-то хриплый рев. Рев... такого я никогда не слышал в своей жизни. Я думаю, что это их способ отпугивать возможных врагов или что-то подобное этому. Так что вы слышите то грозное пред-человеческое завывание, исходящее оттуда, из глубины леса, и оно все приближается и приближается и приближается, уподобляясь грандиозному доисторическому хору... Вы гадаете, не пришли ли они за вами! Но, конечно же, их нисколько не интересуют люди. И они проходят высоко вверху... Этот животный шум как революция. Это нечто необычайно острое. Затем рев стихает, стихает, исчезает, и возвращается тишина.
Такая необычная тишина после той ревущей волны.
И внезапно вы снова начинаете осознавать маленький кусочек я в вас... и вы чувствуете себя так... как бы на заре земли человечества -таким маленьким, крошечным, хрупким. В чем смысл этого маленького дыхания в ночи, посреди великого леса? Что это?
Так что... снова спадает еще один кусочек одежды.
Вы оказываетесь лицом к лицу с нечто очень близким к корням... очень... Да, корням человечества: когда человеческое существо впервые прислушалось к ТОМУ и сказало себе: Что? Что такое это "я", столь крошечное посреди всего этого?
(короткое молчание)
Невозможно выразить это словами, но в тот момент приходит некий способ БЫТИЯ, знаете ли, определенная ВИБРАЦИЯ бытия, крайне чистая, предельно свободная ото всяких слов -- прямо как... маленькое "я" на заре мира, вслушивающееся.