— Было бы жаль… Она хоть догадывалась, сколько жизней ты спас?
— Ей было все равно. Изадора интересовалась только собой.
— Но вы казались счастливой парой.
— Ну, в обществе всегда приходится надевать маску, — задумчиво протянул Рамон. — За блестящим фасадом пряталось многое. Это и ревность Изадоры, и ее вечная неудовлетворенность, и растущая зависимость от спиртного…
Норин буквально лишилась дара речи — о таком она слышала впервые.
— Любить ей было мало. Ей надо было обладать. Такой вот инстинкт собственницы. Только сердце ее заледенело. Она могла подарить лишь свою красоту и неглубокие чувства. — Рамон вздохнул и грустно посмотрел на Норин. — Да и в постели она была самой холодной женщиной из всех, кого я знал. Только и думала о контрацепции.
— Но она говорила, что ты не хочешь детей, — вставила Норин.
— Да я-то их хотел, а Изадора обожала лишь мои деньги. — Рамон цинично усмехнулся. — И то, что на них можно купить. Ты знала, что у нее до меня был любовник? И она не бросила его даже после свадьбы. И до самой смерти у нее был все тот же любовник. И в Париж со мной она хотела поехать из-за него — он должен был быть там. Изадора предупреждала меня, что, если я оставлю ее дома, мне же будет хуже. Грозилась, что расквитается со мной. — Голос его был полон горечи. — Так и поступила. Страшнее и придумать нельзя — умерла, оставив на мне груз ответственности.
— Ты винил меня…
— Я винил себя, — перебил он резко. — И сейчас виню. Свалить все на тебя было тогда для меня единственным выходом. — Его глаза с грустью посмотрели на нее. — Будто ты могла бросить кого-то в беде, бросить умирать… — Рамон усмехнулся. — Ты полна нежности, что заставляет меня ругать себя за каждое грубое слово, за все, что я наговорил тебе. — Он медленно подошел к кровати и сел на краешек. Тонкими пальцами взял руку Норин И прижал ладонью к своей груди, к сердцу. На лице, которое она любила больше всего на свете, отражалось желание. Да, он хотел ее. Однако это желание выросло не из любви, знала Норин, — обыкновенная физическая реакция.
Ее рука безвольно упала на одеяло.
— Все нормально, — тихо произнес Рамон. — По-моему, я тебе небезразличен, но я не собираюсь торопить тебя. Если хочешь вернуться в свою квартиру — возвращайся. Ты получишь все необходимое, все, что захочешь, кроме Мушки, — он улыбнулся, а котенок, словно почувствовав, что речь идет о нем, вытянувшись во всю длину, перевернулся на спинку.
У Норин защемило сердце при мысли о детях, которых не было у Рамона, и ее рука инстинктивно потянулась к шраму.
— Когда заживет, шва почти не будет видно, — заметил Рамон, следя за ее движением. — Я горжусь своей работой.
Норин улыбнулась в ответ.
— Потрудился на славу. — И подняла на него взгляд. — Ты был очень добр ко мне.
— Считаешь, что доброта вызвана угрызениями совести?
— Мне это приходило в голову.
— Ты не совсем права. Может, передумаешь и останешься?
Норин от волнения не знала, что и сказать.
— Я тут мешаю, — заикаясь, произнесла она. — И Брэд приходит. А тебе он не нравится…
— Я найду общий язык с твоим другом, — перебил Рамон. — И ты не мешаешь.
Однако девушку мучили сомнения. Оставаться не хотелось, но и уезжать тоже. Слишком большой риск — быть рядом с ним. А с другой стороны, она очень боялась за свое сердце. И как это удобно — иметь всегда под рукой такого врача. К тому же еще Мушка. Котенка ей будет действительно не хватать.
Внутренний спор с самой собой разозлил Норин, и она одарила своего собеседника недовольным взглядом: незачем вводить в искушение.
Он же только улыбнулся и продолжил уговоры:
— Оставайся, буду читать тебе вечерами.
— Бароху? — поинтересовалась она.
— Что захочешь.
Тут перед глазами возникла картина: в полутемной комнате этот глубокий бархатный голос читает ей испанскую поэзию, и ее щеки налились румянцем.
— Ничего неприличного, — заигрывающе пошутил он. — Мы ведь хотим, чтобы твое сердце работало нормально, а не билось с бешеной скоростью. По крайней мере, пока.
— Ну, — растерянно проговорила Норин, — если я на самом деле не мешаю…
В этот момент котенок вскарабкался на подушку и сразу нашел себе занятие по душе — от его быстрых и метких движений волосы в пучке Норин растрепались.
— Тебе стоит помыть голову, — заметил Рамон. — Мисс Плимм завтра тебе поможет, если захочешь. — Его глаза сузились. — Ты когда-нибудь их распускаешь?
— Нечасто. Мешают работе. Хотя я и люблю длинные волосы. .
— Я тоже. — Он продолжал смотреть на нее, рисуя в воображении ее локоны, касающиеся его обнаженной груди… И резко отвернулся, задержав дыхание. — Я попрошу мисс Плимм прекратить собирать вещи, — добавил, уходя, Рамон. — И еще вот что. — Он замер в дверном проеме.
— Да?
— Тетя с дядей очень хотели бы навестить тебя. — Он заметил, как лицо Норин посерьезнело. — Знаю, что ты к ним чувствуешь, но они хотят загладить вину.
Девушка беспомощно смотрела на него: глаза — открытая рана.
Рамон вернулся и снова сел на край кровати, сжав в своей большой руке ее крошечную ладошку.
— Простить всегда трудно, Норин. Но иначе войнам никогда не придет конец. Нам всем надо покончить с прошлым и продолжать жить. Так давай начнем прямо здесь и сейчас. Ты простишь меня?
Она ощущала ласковое прикосновение его пальцев.
— Конечно, — произнесла девушка, не в состоянии взглянуть на него. — Я никогда не винила тебя за твои чувства.
— Ты никогда не знала, что я чувствовал, — заметил он тихо.
— Ты меня ненавидел, — потупившись, выдавила она из себя.
Рамон покачал головой.
— Только пытался, но ничего не вышло. А сейчас и вовсе хочу видеть тебя счастливой. И твои тетя с дядей тоже этого хотят. Не отталкивай нас.
Он умел убеждать. Норин закрыла глаза и, выдержав минутную паузу, произнесла:
— Ладно, попробую, но все зависит от них. Рамон поднял ее руку и нежно коснулся губами ладони, заставив девушку густо покраснеть.
— Теперь мне нужно съездить в больницу, загляну к тебе попозже.
— Буду ждать с нетерпением.
— Я тоже… — Он поднялся с кровати.
Когда за ним закрылась дверь, Норин чувствовала себя совершенно другим человеком, будто за какую-то долю секунды все вокруг перевернулось с ног на голову. Похоже, этот загадочный мужчина никогда не перестанет ее удивлять!
Тем же вечером, перед сном, Рамон заглянул к ней в комнату и замер в дверном проеме.
— Когда поправишься, хочешь вернуться на работу? — спросил он вдруг.
— Конечно, — ответила она, удивленная и вопросом, и его хмурым* видом. — Мне нравится моя работа.
— Знаю, но если у тебя появятся другие заботы?..
— Не понимаю.
— Конечно, — глубоко вздохнул Рамон. — Забудь, еще слишком рано. — Он улыбнулся. — Спокойной ночи.
— Тебе тоже. Ты, похоже, не успеваешь отдохнуть. Такая нагрузка. Да еще иногда делаешь операции, за которые тебе никогда не заплатят…
— Знаешь, мне кажется, мой талант от Бога. Это дар. В какой-то момент ко мне пришло понимание, что ничто не дается просто так. И поэтому необходимо делиться с другими. — Он внимательно смотрел на нее. — И сейчас я, как никогда, благодарю Бога за этот дар. Иначе ты могла бы умереть.
— Мое время еще не пришло.
— Ты и представить себе не можешь, что я почувствовал, когда увидел тебя в палате, без кислородной маски. — Он прислонился к дверному косяку. — Прошлое вдруг нахлынуло на меня. Мы так сильно обидели тебя на похоронах Изадоры. Я никогда не прощу себе того, что тогда тебе наговорил. Однажды, надеюсь, ты сможешь все это за-быть. Чувство вины терзает мою душу, не дает покоя. Изадора сказала, что поквитается со мной, если я не возьму ее в Париж. Но когда я уезжал, ей было не так плохо.