Вслед за тишиной сверху неожиданно, как из тумана, неторопливо выглянула мохнатая и седая голова здоровенного, уже знакомого мне, с кровавой оскаленной пастью, пепельного волка. Морда испачкана основательно густой багровой кровью от длинного носа до глаз и ушей. По внешнему виду вполне удовлетворён расправой, сказавшейся в подобии некой застывшей собачьей улыбки с вывалившимся наружу набок шершавым розовым языком. Возможно, мне это только показалось.
Самый кончик одного из двух характерно торчащих вверх острых ушей различимо разделился на две половины в результате короткой схватки с мохоком, что некстати напомнило висящую рысью кисточку.
Лесное чудище всё ещё здесь. Данному волку не привыкать к весёлым заварушкам. Быстро же, однако, он сожрал мохока. Теперь непременно примется за меня. А что если волк пришёл не один, а со стаей?
Взгляд зверюги был тяжёлый. Он явно не без интереса и любопытства взирал на меня свысока и бурно дышал. С огромных клыков капала вниз на землю вперемешку с густой тягучей слюной кровь моего заклятого врага. Этими самыми зубами минуту назад оборотень перегрыз горло тому самому индейцу, которого я боялся, поэтому ждать пощады мне не приходилось. Я готовился по обыкновению к худшему. Кажется, в моих чёрных как смоль волосах появились серебряные нити. Убедиться в этом мне уже не придётся, лишь раздобыв зеркало, но уже в следующей жизни. Ещё немного и я стану, седой, как тот парубок. Бурсак философ Хома Брут. Этот персонаж задействован в бессмертном “Вие” Николая Васильевича Гоголя неспроста. В одной из самых показательных сцен одноимённого фильма 1967 года от двух великих режиссёров и великого сказочника в придачу, где философ пережил, между прочим, вторую по счёту в церкви ночь, с полётами панночки в гробу. Лишь вернувшись назад к людям, Хома стал помаленьку отходить от стресса и пустился в пляс, как только отхватил с накрытого стола одним глотком добрый ковш вина ни разу не поперхнувшись, возвратил тем самым отчаянно себе способность воспринимать окружающий мир и различать человеческую речь. Мне же никто не наливал. Спиртного у меня с собой нет. Хотя страхов испытал не меньше.
Затем волкообразный хищник, не проявив ко мне в яме никакого кровожадного интереса, чего нельзя никак было сказать о моём предшественнике мохоке, так же быстро, как и появился, исчез восвояси, пока я вскидывал беспомощно томагавк ослабевшими вконец руками со скрюченными и окоченевшими от ужаса пальцами и шепча себе всякую ерунду, вроде “зачем только мне всё это сдалось?”. Всё стихло. Только птицы робко и осторожно начали возобновлять лесную перекличку.
Как будто бы ничего не случилось, как будто бы не было лесного рыка и устрашающего лица “Мстительного шакала” с воинственной раскраской, его победного вопля и занесённого над моей головой томагавка, я просто упал в яму.
В общем и целом всяких приятностей для меня здесь хватает с избытком особо на сегодняшний день. Какое-то великое божество решило оставить меня на время в живых? Неужели?
Я не из робкого десятка, но когда такая непруха, даже я вздрогнул натурально всем телом после повторного появления на горизонте внезапного волка-убийцы.
Начал даже подумывать, что теперь мне путь закрыт. Наверху меня непременно ждёт целая стая таких же волков, которая в покое никогда никого не оставит. Этот пепельный, никто иной, как вожак, тому прямое подтверждение. Будет ждать столько, сколько потребуется. Волки в этом отношении терпеливы. Час, два, три или день. Хотя я и не видел и не слышал других волчьих голосов и возни, но стоило серьёзно опасаться и не надеяться зря на пощаду.
Душа моя спокойна. Ничего изменить нельзя. Можно только принять, как есть, шептал я неустанно. Возможно, как-нибудь обойдётся. Не грех вспомнить о молитве.
Да, необычный волк! Не стандартный! Скажем так, сплошная загадка. И судя по всему не только в пепельном окрасе здесь дело. Странно всё это.
Меня начинало всё больше беспокоить мысль, если в этом лесу бродят и водятся такие хищники, то, что я буду делать окажись один ночью среди них, если только, конечно, не доберусь до ближайшего человеческого жилья и не спрячусь за стенами форта. Чертовщина. Пока я в яме, то, как будто бы под защитой.
Выбраться дотемна. Выжить любой ценой. Хоть пора подумывать о наследстве. Отчаянная доля выживальщика. Самое время прощать и прощаться.
Сцепил крепче до скрипа зубы, а в ушах напоминанием торжественная и в то же время трагическая музыка немецкого композитора Рамина Джавади.