(все - похотливые грешные блудницы с раздвинутыми ногами)
- Я не забуду.
Элиза на мгновение замолчала, а потом сказала:
- Боюсь, что так и будет, Генри. Вот это меня и пугает. Помни, что ты украл сестру Тары. Вспомни, что она может чувствовать. Она любит свою сестру. Ты угрожал ей. Она будет опасна.
- Да.
- Подумай, что бы ты почувствовал, если бы кто-то украл меня.
Генри пристально посмотрел в ее пустые глаза.
- Это было бы ужасно.
- А если бы пригрозили причинить мне вред?
- Я бы очень рассердился.
- Имей это в виду.
Он лежал там рядом с ней, и была тишина, которая была золотой и теплой, поразительно красивой. Ему не хотелось вставать, но он знал, что должен это сделать. Он вздохнул, вылез из постели и натянул брюки и рубашку. Сегодня игра действительно начнется, и ему не терпелось посмотреть, как отреагирует Тара. Просто как далеко ее можно толкнуть, прежде чем она полностью сломается.
(ха-ха-ха, мы будем ломать ее дюйм за дюймом, Генри)
(мы сломаем ее кости нашими пальцами)
Да, да, так оно и будет. Он почти ощущал мягкое, но настойчивое давление, которое он применял, чтобы деликатно защелкнуть их одну за другой. К тому времени, как он закончит, от Тары Кумбс мало что останется. Просто ветреный, глухо звучащий каркас и ничего больше. А потом, если он захочет, он сможет привести ее сюда вместе с сестрой и начать восстанавливать ее, превращая во что-то более полезное.
Шепот.
Генри стоял в дверях, прислушиваясь к их разговору. Слушая, как они болтают без умолку. Весь долгий день, пока он не запирал их на ночь в комнатах, они только и делали, что разговаривали, разговаривали и разговаривали. Может быть, это и есть старость. Поскольку вы больше ничего не могли сделать, вы говорите о других, которые все еще делали, все еще активны, живя опосредованно через них.
- Ты забыл рассадить их в разные комнаты прошлой ночью, Генри, - напомнила ему Элиза.
- Да... я очень устал. И забыл.
- Тебе лучше перестать забывать.
Он кивнул.
- Я лучше спущусь туда. Кто знает, что они могут замышлять?
Элиза лежала. Ее глаза даже не моргнули.
- Не будь слишком резок, Генри. Они же старые. Старики иногда говорят совсем не то, что думают. У них иногда не все в порядке с мозгами, как у нас с тобой.
- Я знаю. Я лучше пойду посмотрю.
- Ну ладно. Я буду здесь, когда ты вернешься.
Закрыв за собой дверь, Генри прошел по коридору и остановился на верхней площадке лестницы. Они внизу шептались и бормотали. В основном о вещах, о которых они ничего не знали, как будто старость была тем маслом, которое, в конце концов, развязывало скрипучие петли их языков и позволяло всему этому вытекать из них.
- Наверху, наверху в постели с Элизой, - услышал он сухой баритон дяди Олдена. - Весь день пролежал там в постели. Черт возьми, что с этим мальчиком?
- Он устал. Просто оставь его в покое. Я уверена, что он скоро спустится.
Тетя Лили.
- Ну, это все прекрасно, но я чертовски голоден. Мой желудок думает, что мне перерезали горло. Давай, парень, займись жратвой! Я не становлюсь моложе здесь.
- О, какой язык! Ты же знаешь, что Роуз этого не одобряет!
А потом мать Генри, сама старая стерва:
- Нет, я не одобряю ругани. Ты же знаешь, что нет, - oна замолчала, и Генри почти увидел, как она поджала старые морщинистые губы. - Когда мальчик спустится, я поговорю с ним. Не сомневайтесь в этом. Мне не нравятся ни его манеры, ни его поведение. С меня хватит.
- И что, черт возьми, он делает в этом подвале? - дядя Олден хотел знать.
Генри спустился по лестнице, и как только они услышали его, слова испарились у них с языка. Больше никакого шепота и болтовни, совсем ничего. Это было хорошо. Они на собственном горьком опыте убедились, что он этого не потерпит. О, в детстве он был сыт по горло, но теперь уже не мальчик, а мужчина. Мужчина в доме, и он был главным. Ему не хотелось говорить им об этом. Что они были старыми и больными, практически инвалидами, а он был молод и силен и мог бы отправить их на холод в любое время, когда захочет.
- Ну что ж, самое время, Спящая красавица, - сказал дядя Олден.
Когда-то его глаза были яркими, почти ослепительно синими, но время превратило их в тусклый лазурный цвет... и все же в них была опасность, и Генри это почувствовал.
- Я делаю все, что в моих силах, - сказал ему Генри.
- Ты слышишь, Роуз? Ты слышишь, что говорит твой мальчик? Он говорит, что делает все, что в его силах. Мне это нравится.
- Он будет говорить все, что угодно, лишь бы ты его слушал, - сказала мама Роуз. - Он всегда был таким. Слишком уж он похож на своего отца. Просто не обращай на него внимания.