— Еще нет.
— Это ваше «еще» звучит очень выразительно. Но вы, я вижу, не считаете Бьерклунда.
— Да, я его не считаю! — зло ответила Софья Андреевна. — Ведь я его не убивала!
— Да, конечно! — усмехнулся Ив. — Почему же вы сейчас рассердились? Не волнуйтесь: ведь вы его не убивали.
Софья Андреевна в своем темном углу опустилась на кресло и задумалась. Ив разжег потухшую сигару.
— Когда-то у меня был возлюбленный! — немного приоткрыла свои мысли Софья Андреевна. — И этого возлюбленного я, кажется, любила. Любила? Очень может быть! Но не прошло и полугода, как мы расстались.
— Вы его разлюбили?
— Больше! Я его возненавидела.
— За что?
— За то, что он чересчур часто говорил мне — «Нет!» Это отвратительное слово, которое я ненавижу, когда его говорят мне.
— Но вы сами его говорите?
— Очень часто. И при этом всегда чувствую что-то, похожее на удовлетворение. Но мой любовник не должен говорить мне — «Нет!» Он должен подчиняться мне, и ничего своего у него быть не должно. Только тогда любовь становится упоительной.
— Вы так понимаете?
— Нет, я так чувствую. И всякий раз, когда мой любовник говорил мне «нет», я готова была сжать кулаки. Если в любовнике нет подчинения, во мне не может быть любви.
— Значит, идеальный любовник для вас — раб?
— Да! Но не такой, которого я подчинила силой или бичом и у которого в душе бунт против меня, а тот, который хочет быть моим рабом! Вы понимаете это? Хочет! И рад своему рабству!
— Мне кажется, что я и раньше замечал в вас эту черту, хотя вы редко обнаруживали ее. Скрывали? И вот теперь я вижу, что вы правы: мы очень схожи.
— Но я не хочу быть такой, как вы! — стремительно прервала его Софья Андреевна. — Такой, как вы? Нет, не хочу!
— Успокойтесь! — усмехнулся Ив. — Вы похожи на меня, но вы не такая же. И ваше «могу» ничуть не такое, как мое. Мое «могу» существует только для «могу», оно — самоцель, ваше же «могу» — средство. Вы можете не посчитаться с совестью, но не для того, чтобы не посчитаться с нею, а для чего-нибудь полезного для вас или, скажу точнее, — выгодного. А я не считаюсь с совестью потому, что могу с нею не считаться. Вот именно это и только это: могу! Могу не считаться. А вы способны только на то, чтобы спрятаться от совести или обмануть ее. И поэтому я говорю: настоящего, полноценного «могу» в вас нет.
— Что это значит?
— Это значит, что вы мельче меня.
— Вы так полагаете? — вспыхнула Софья Андреевна.
— Да, я так полагаю! — спокойно ответил Ив.
Софья Андреевна взяла себя в руки и сдержалась, но возмущение и даже обида охватили ее.
— Пусть так! — вынужденно согласилась она. — Но почему ваше «могу» проявляется только для того, чтобы унижать, оскорблять, разрушать или губить? Почему вы никогда не чувствуете его в том, чтобы помочь кому-нибудь, спасти или освободить? Предположим, что вы дадите. один из ваших миллионов на больницу, в которой лечат, или на школу, в которой учат. Ведь вы тогда не почувствуете вашего «могу». Да? Не почувствуете? Почему?
Ив улыбнулся тонкой, едкой и многозначительной улыбкой.
— У коммунистов, — сказал он, — на «могу» построена вся психология и, значит, вся идеология. Более того: на «могу» построена их тактика и система. Но они проявляют это «могу» тоже только в насилии, разорении и порабощении. Они чувствуют его только в зле, но никогда — в добре. Почему это так? Вероятно, потому, что такова природа «могу».
— Значит, вы похожи на них?
— Нет! но они похожи на меня.
Софье Андреевне показалось, будто она поняла такую разницу, и будто в этой разнице заключено что-то очень значительное, такое, которое может определять жизнь. И Ив для нее стал большим: он — не просто Федор Петрович Ив, он — сила, которой еще никто не знает.
— Почему «могу» проявляется только в уничтожении, а не в созидании? — повторил он свой вопрос. — Видите ли… Был когда-то один умный и хороший человек, которого я раздавил. И когда он увидел, что он раздавлен, и когда он понял, что раздавил его именно я, он сказал мне так: «Вами во всем руководит комплекс неполноценности и сознание своей неполноценности. Вы знаете, что в вас нет ума, образования, талантов, широты взглядов, изящества чувств, великодушия и благородства. Вы знаете, что вы — человек третьего сорта, что вы стоите не на верхней ступеньке и никогда на верхнюю не встанете. Подняться до высших вы не сможете. Но вы можете сделать другое: вы можете опустить этих высших. Вы можете заставить благородного человека сделать подлость, доброго — сделать зло, честного — преступление. Вы можете вконец разрушить жизнь ученого и можете довести до отчаяния поэта. Вы принижаете всех, кто выше вас, и этим становитесь выше их. Не поднимать низшее, но снижать высшее — вот ваша задача и ваш метод. А это задача и метод той неполноценности, которая знает, что она — неполноценность!» Вот что сказал мне тогда этот человек.