Из осторожности Лобзанг должен был не допустить, чтобы кто-нибудь заподозрил, будто он один; ему следовало рассказывать, что он странствует вместе с несколькими друзьями, с которыми вскоре встретится независимо от того, найдет покупателя или оставит ковчежец себе.
В то время как беглец намечал этот план, в его голову вновь закрались недобрые мысли. Пасангма… эх!., она начинала ему мешать. Женщина замедляла их продвижение, лишив его лошади, а также съедала часть провизии… Пастух прогнал эти навязчивые мысли. В данный момент он должен был думать только о продаже ковчежца.
С того места, где расположились беглецы, не было видно ни одного дома или палатки, и Лобзанг не представлял себе, скоро ли, если ехать дальше, им встретилось бы какое-нибудь жилье. Казалось, лучше повернуть назад, чтобы добраться до небольшого скопления построек — то ли селения, то ли деревенского монастыря, замеченного накануне вдали.
Сказано — сделано: он отправится туда на следующий день до рассвета.
У Лобзанга по-прежнему кружилась голова от долгого голодания, но осознание принятого решения успокаивало мучительное умственное возбуждение.
И все же молодой человек решил подождать, пока окончательно не стемнеет, прежде чем открывать ковчежец. Он собирался сделать это днем, в каком-нибудь людном месте, и теперь боялся увидеть при свете, как совершает кощунство: берет бирюзу своей рукой, запятнанной кровью.
Убийцу снова начал сковывать страх. А что, если окружавшие его бесы только и ждали этого момента, чтобы наброситься на него и разорвать на части? Очевидно, первое решение было наилучшим. Следовало открыть ковчежец при ярком солнечном свете, способном обратить призраки в бегство.
Но можно ли было откладывать задуманное еще на один день?.. Лобзанга слишком мучил голод; разве угасающие силы позволили бы ему совершить еще один долгий переезд? Разве он мог бы оставаться после этого настолько рассудительным и ловким, чтобы вести переговоры с хитрыми покупателями, жаждущими его одурачить?.. Нет, медлить больше было нельзя.
Пастух предавался этим раздумьям, когда вдали послышался вой. Лобзанг вздрогнул; он подумал, что это дурное предзнаменование. Затем он начал сомневаться: были ли это настоящие волки или более грозные существа, упорно преследовавшие его с того самого дня, когда он… Перед мысленным взором убийцы вновь предстал образ гомчена, устремившего на него пылающий взор, а затем безжизненно застывшего на своем сиденье.
Лобзангу пришлось напрячь всю свою волю, чтобы изгнать из памяти прошлое и думать только о будущем. После продажи бирюзы перед ним должен был открыться новый путь, а все остальное — утратить значение.
А пока следовало пе спускать глаз с лошади — близость волков требовала от него бдительности. Пастух решил привязать животное поблизости от места своей стоянки.
— Следи за огнем, — приказал оп Пасангме. — Держи груду джува и сухой травы под рукой, чтобы разжечь яркое пламя, если понадобится. Где-то рядом бродят волки. Они могут почуять запах нашей лошади.
— Ты слышал волков? — спросила Пасангма. — А я ничего не слышала.
Лобзанг промолчал. Он размышлял, Похоже, он один слышал вой. Стало быть, эти звуки предназначались для него одного. Значит, скорее всего, это были не волки, рыскавшие в поисках добычи, а «невидимки», охотившиеся за ним, своей будущей жертвой… Пастух снова начал бредить.
Лобзанг взял себя в руки и пошел за лошадью, которая паслась поблизости от лагеря. Он воткнул в землю рядом с ней колышек и привязал к нему узкий ремень, обмотав его вокруг одного из конских копыт.
Затем пастух присел на корточках у огня. Его бил озноб; то была необычная дрожь. Казалось, все его внутренние органы пришли в движение и бешено скачут в замкнутом пространстве тела.
Долгожданный миг настал.
Лобзанг просунул руку за пазуху и достал оттуда ковчежец.
— Ты собираешься его продать! — воскликнула наблюдавшая за ним Пасангма.
В ее тоне слышалась безудержная радость: вскоре она сможет поесть и продолжить путь туда, где будет наслаждаться счастливой жизнью, которую обещал ей любовник!
Но последний бросил на Пасангму столь угрюмый и злобный взгляд, что испуганная бедняжка опустилась на землю, закрыв лицо руками.
Лобзанг перерезал ножом шнурок, па котором висел у него на шее ковчежец. Он распорол красный суконный мешочек, засаленный от долгого пребывания на груди людей, редко прикасавшихся к воде. Показался ковчежец, также поблекший от старости. Он и вправду был искусно сделан из серебра, а также украшен крошечными золотыми лотосами, в сердцевину которых были вставлены жемчужины. Предмет был гораздо красивее, чем предполагал Лобзанг, и, в самом деле, являлся достойным обиталищем необыкновенного сокровища.