Ойносъ. A почему же, Агатосъ, они должны были бы идти дальше?
Агатосъ. Потому что за этимъ были нѣкоторыя соображенія глубокой важности. Изъ того, что они знали, можно было вывести, что для существа съ безконечнымъ разумѣніемъ — для того, передъ кѣмъ совершенство алгебраическаго анализа было разоблаченнымъ — не было никакого затрудненія прослѣдить каждый толчокъ, данный воздуху — и черезъ воздухъ перешедшій въ эѳиръ — до отдаленнѣйшихъ послѣдствій, отодвинутыхъ въ безконечно далекую эпоху времени. На самомъ дѣлѣ, можно доказать, что каждый изъ такихъ толчковъ, оказавшій давленіе на воздухъ, долженъ, въ концѣ, оказать впечатлѣніе на каждое индивидуальное существо, находящееся въ предѣлахъ вселенной;- и существо безконечнаго разумѣнія — существо, которое мы вообразили — могло бы прослѣдить отдаленныя колебанія движенія — прослѣдить ихъ по всѣмъ направленіямъ, въ ихъ вліяніяхъ на всѣ частицы всей матеріи — по разнымъ направленіямъ, навсегда, въ видоизмѣненныхъ ими старыхъ формахъ — или, другими словами, въ ихъ созданіи новаго — до тѣхъ поръ пока оно не нашло бы ихъ отраженными — наконецъ, невліяющими — откинутыми назадъ отъ трона Божества. И не только такое существо могло бы сдѣлать это, но въ любую эпоху, разъ ему былъ бы представленъ данный результатъ — если бы, напримѣръ, его разсмотрѣнію представили одну изъ этихъ безчисленныхъ кометъ — оно могло бы безъ затрудненія, съ помощью обратнаго аналитическаго пути, опредѣлить, какому первоначальному побужденію она повинуется. Эта власть слѣдованія обратнымъ путемъ въ его абсолютной полнотѣ и совершенствѣ — эта способность отнесенія, во всѣ эпохи, всѣхъ дѣйствій ко всѣмъ причинамъ — являются, конечно, преимуществомъ только Божества — но въ каждомъ видоизмѣненіи степени, за предѣлами абсолютнаго совершенства, эта власть осуществляется цѣлымъ множествомъ Ангельскихъ Разумовъ.
Ойносъ. Но ты говоришь только о побужденіяхъ, запечатлѣнныхъ въ воздухѣ.
Агатосъ. Говоря о воздухѣ, я разумѣлъ только землю; но общее положеніе имѣетъ отношеніе къ побужденіямъ, запечатлѣннымъ въ эѳирѣ — который, такъ какъ онъ проникаетъ, и только онъ проникаетъ, все пространство, является великимъ посредниколъ созданія.
Ойносъ. Тогда всякое движеніе, какого бы то ни было характера, создаетъ?
Агатосъ. Должно. Но истинная философія издавна научила насъ, что источникъ всякаго движенія есть мысль — а источникъ всякой мысли есть —
Ойносъ. Богъ.
Агатосъ. Я говорилъ съ тобой, Ойносъ, какъ съ ребенкомъ прекрасной Земли, только что погибшей — о побужденіяхъ, запечатлѣнныхъ въ атмосферѣ Земли.
Ойносъ. Да.
Агатосъ. И пока я это говорилъ, не мелькнула-ли въ твоемъ умѣ какая-нибудь мысль о физическомъ могуществѣ словъ? Не является ли каждое слово побужденьемъ, вліяющимъ на воздухъ?
Ойносъ. Но почему же ты плачешь, Агатосъ — и почему, о, почему твои крылья слабѣютъ, когда мы паримъ надъ этой прекрасной звѣздой — самой зеленой и самой страшной изо всѣхъ, встрѣченныхъ нами въ нашемъ полетѣ? Блестящіе цвѣты ея подобны волшебному сну — но свирѣпые ея вулканы подобны страстямъ мятежнаго сердца.
Агатосъ. Они то, что ты видишь! они то въ дѣйствительности! Эта безумная звѣзда — вотъ уже три столѣтія тому назадъ я, стиснувъ руки, и съ глазами полными слезъ, у ногъ моей возлюбленной — сказалъ ее — нѣсколькими страстными словами — далъ ей рожденіе. Ея блестящіе цвѣты воистину есть самый завѣтный изъ всѣхъ невоплотившихся сновъ, и бѣснующіеся ея вулканы воистину суть страсти самаго бурнаго и самаго оскорбленнаго изъ всѣхъ сердецъ.