39
346
Рядом у другого борта лежала она. Лиловое платье разорвано на груди. Женщина врач в огромных очках прижимала к телу рыжей электроды, кричала «разряд!». Рыжая девушка выгибала спину дугой, но после падала и не шевелилась.
Мохов закрыл глаза и снова отключился. Смерть неизвестной молодой женщины констатировали в 03: 45 по московскому времени.
Глава 3, Якут
Мохова привезли в реанимационное отделение городской больницы №2 по улице Коммунаров. Это был целый больничный комплекс в несколько корпусов с асфальтными дорожками и скамеечками для отдыха под сенью почтенных тополей и пушистых елей. Летом, когда повсюду пестрели зеленые лужайки с ромашками и гладиолусами, больные из стационара гуляли здесь в спортивных костюмах, играли на скамейках в шахматы, но сейчас дорожки оставались пустыми и одинокими.
Авария не нанесла Мохову серьезных увечий. Он отделался шишкой на голове, несколькими ушибами и ссадинами. Почти сразу после реанимации его перенесли в общую палату на четвертом этаже, с видом на лес. Под обезболивающим он проспал до восьми утра, после чего проснулся от сбивчиво-ритмичного бреда старика якута, лежавшего тут вместе с другими больными.
В этой, казалось, бессвязной речи слышались тюркские согласные, которые звонко выскакивали изо рта, как недожеванные пули. Мохов не знал языка, но часто слышал его, будучи по делам в восточных областях Китая.
Зеленые цифры, прилипшие к грязному больничному потолку с ртутными лампами, помогали успокоиться и найти чувство реальности. Бред старика постепенно усиливался, заглушая все остальные звуки. Счетчик времени показывал:
39
346
Поток монголоидной речи приобрел сильный эмоциональный оттенок. Теперь явственно различались два слова «Шьяка!» и «Льона!».
Сначала Мохов решил, что ослышался. Но нет, это было её имя. Льона….Девушка!
Гонконгский гость живо приподнялся на локтях, чтобы взглянуть на бредящего старика. Тот лежал на кровати у ближней стены между двумя квадратными окнами. Венозные руки поверх белого покрывала скрестились на груди. Якут продолжал бормотать все те же два слова («Льона и Шьяка»), глядя в потолок с таким самозабвением, будто созерцал врата на тот свет. Возможно, так оно и было, поскольку старца обвешали капельницами, а кардиомонитор пищал о недопустимом давлении.
- Извините…- Мохов попытался обратиться к якуту, но тут сигнализация на кардиомониторе заглушила все остальные звуки.
Исхудалые пациенты с соседних кроватей выразительно заорали матом, призывая сестру спасти несчастного. В палату вихрем влетел тучный доктор и два санитара с носилками на колесиках. Врач скомандовал «В операционную!». В момент, когда якута перекладывали с кровати на носилки, тот явственно и до жути пронзительно уставился на иностранца Мохова, который продолжал лежать на локотках с приоткрытой челюстью.
Впервые в жизни он почувствовал, как кто-то заглянул ему в самую душу. И на какую-то долю секунду во взгляде якута Мохов узнал гонконгского архата.
В коридоре слышалась перебранка сестер с молодым и дерзким посетителем. Затем показался и сам скандалист – узкоглазый рослый подросток лет пятнадцати. Он ворвался в палату прямо в потертой дубленке и черных высоких ботинках, с которых еще не успел оттаять снег. Паренек орал на санитаров и доктора, требуя спасти деда. В запале он снял лишь ушанку, явив медпорсаналу свою грозную физиономию. Крепкий и жилистый, бритый наголо и со шрамами на щеках, он походил на бойцовского питбуля.
Однако весь суровый вид улетучился, когда подросток увидел умирающего старца. Малец бросился к старику и, сжимая его обездвиженную кисть, все твердил, чтобы дед не умирал. В несколько рук подростка удалось оттащить, носилки-каталка загромыхали по длинному коридору в реанимацию. Судя по крикам и грохоту падающей мебели, подросток вырывался и бежал следом…
Резкая тишина после писка, ругани, рукоприкладства и якутской речи сначала оглушила Мохова. И тут внезапно его накрыло волной вчерашних событий. Ночь, девушка, поезд, авария…
Обескураженный и слегка не в себе, он выбрался из постели в одной больничной накидке и в таком виде побрел в линолеумно-зеленый коридор стационарного отделения. В дальнем конце, пробегая мимо палат, он нашел больничную стойку и полноватую дежурную сестру с чересчур накрашенными губами, которая стала жертвой его отчаянных расспросов.