— Вот все вы такие! — кисло сказал адвокат. — И от слов не отказываетесь, и сидеть неохота. Тогда чего вы ко мне пришли?
— Я к вам пришла посоветоваться, как быть в таком случае, если и сидеть неохота, и отказаться от слов нельзя. Вы же адвокат!
Почему-то он мне ничего так и не посоветовал. Может, ждал, когда меня посадят, и все будет оформлено как полагается.
В Москве про мои приключения почти никто не знал. Я скрывала свою уголовную сущность.
Одна моя подруга нашла блестящий ход:
— А ты скажи: это вы докажите, что я автор! Чего это я буду вам сознаваться! Вы сами раскопайте! Предъявите улики!
Другой знакомый, автор детективов, предупредил:
— Вы должны быть готовы к обыску. Где ваши черновики?
— Где-то лежат.
— Так уничтожьте! И все!
Я действительно, придя домой, порвала и выкинула все эти свои бумажки с вариантами — от самых ругательных до более приличных.
Может быть, где-нибудь сохранилась магнитофонная запись того собрания — несколько человек, я видела, записывали.
А следователь Колодкин звонил и звонил. Мы совсем перестали подходить. Я опять обратилась к адвокату, теперь уже по телефону.
— А вы поезжайте в Ярославль-то, — как-то нехотя посоветовал он. — А то за вами придут и произведут насильственный привод.
— Привод... как. В Ярославль привод?
— Ну да, в арестантском вагоне. С милицией. Там возиться с вами не будут. Мера пресечения такая, арест. И дадут побольше, — пошутил он.
Но я выбрала тактику неподхождения к телефону. Добровольно ехать в логово врага? Альбрехт бы этого не одобрил. Вообще-то я понимала, что один выход есть: чтобы Горбачёв как-то растворился. Чтобы Советский Союз ликвидировали и партию КПСС тоже. Тогда меня не арестуют.
Тут нужна хорошая революция, думала я. Государственный переворот.
Иного выхода я не видела.
И тут же я переставала об этом думать — и о суме, и о тюрьме, и о том, как дети будут без меня пять лет жить, ну ничего, Боря есть. И что будет с мамой и тетей... Несчастные старухи... Скольких они туда проводили. И тут такой анекдот.
Честно говоря, я как-то стыдилась этой истории.
Попутно развивался еще один сюжет: в Париже должны были показывать гастрольный спектакль по моей пьесе «Чинзано» на русском языке в театре «Аталант» и спектакль на французском языке «Три девушки в голубом» в маленьком театре «95» под Парижем. Пока шли переговоры с Колодкиным, где-то варились моя виза, билеты на самолет, кто-то заказывал номер в отеле...
В день отлета я сидела с детьми. Муж должен был прийти с работы и отвезти меня в аэропорт. В двенадцать утра зазвонил телефон:
— Здравствуйте, — сказал радостный голос. — Это Колодкин говорит. Я в Москве на Ярославском вокзале и сейчас еду к вам.
— А я вас не пущу, — ответила я. Дети насторожились, услышав, как я разговариваю по телефону. Нельзя было их пугать. — Вы же без ордера, — сказала я негромко. Дети не знают, что такое ордер.
— Это вопрос десяти минут, — радостно сказал Колодкин. — Это мне только заехать в прокуратуру. Подождите меня. Я же привез вам статью из газеты, ваше обращение. Заодно и посмотрите.
— Вот и опустите в почтовый ящик, я вам не открою.
Детям я объяснила ситуацию так: какой-то режиссер хочет мне дать какие-то тексты, а я не хочу их читать. Поэтому я сейчас уйду из дома, а вы сидите и дверь не открывайте.
Дети категорически не желали оставаться одни. Федя сказал, что так меня не отпустит, режиссер какой-то, наверно, бешеный. Федя решил, что пойдет меня сопровождать, у Наташи вид был испуганный. Тогда мы вызвали няню Валентину Павловну, которая согласилась прийти пораньше, и я покидала что-то в сумку, дождалась няню, наказала ей дверь не открывать и на звонки не отвечать, а сама в сопровождении Феди выбежала вон из дома. Долго мы сидели в какой-то пельменной на Преображенке, потом зашли к знакомым на соседнюю улицу, я позвонила Боре, и он спустя два часа, как шпион, подъехал на такси к месту встречи, подхватил меня и Федю, и, с трудом пройдя таможенный контроль (выпотрошили всю сумку, у меня с пальцев сняли три серебряных колечка, не внесенных в декларацию, и унесли их на экспертизу, а потом вернули, высокомерно сказав, что это не серебро), я очутилась по ту сторону границы в компании члена делегации, театрального критика Толи, и поздоровалась с ним так: