АБХАЗИЯ, 1992 ГОД
Салон а / м «Жигули». Серпантин дороги. Рядом с водителем писатель Лимонов. Указатель «Нижние Эшеры». Бетонные блоки перегораживают дорогу. Сбоку от дороги — море. Сделав петлю между блоками, автомобиль выезжает на свободную дорогу. У обочины отряд, с первого взгляда, подростков. Они одеты в черные комбинезоны, на лбу черные и зеленые повязки. Выглядят они как массовка фильма о какой-нибудь мексиканской революции. Проверяют документы у водителя. Брезгливо разглядывают его и пассажиров.
ОДИН ИЗ «ПОДРОСТКОВ»: Куда направляетесь?
ВОДИТЕЛЬ: В штаб командующего фронтом.
«ПОДРОСТОК»: Пропуск есть?
Водитель предъявляет пропуск.
«ПОДРОСТОК»: Оружие есть?
Водитель вынимает из бардачка пистолет. «Подросток» заинтересованно берет пистолет в руки.
«ПОДРОСТОК»: Из музея, что ли, украл?
Водитель морщится. «Подросток» отдает ему пистолет. Водитель нажимает на газ.
ПИСАТЕЛЬ: Кто такие?
ВОДИТЕЛЬ: Чеченцы. Отряд Шамиля. Очень храбрые бойцы... Но заносчивые...
МОСКВА, 3 ОКТЯБРЯ 1993 ГОДА, ВЕЧЕР
Телевизионный центр «Останкино». Большой грузовик пыхтит у входа в технический корпус. Там, где центральный вход. Чуть отъезжает и вдруг ударяет в стеклянную дверь и в стены. Звон разбитого стекла. Толпа людей. Писатель Лимонов стоит в первом ряду вблизи от грузовика. С ним разговаривает Константинов — председатель Фронта национального спасения и дед на костылях. Все веселые.
ДЕД (выбивая из пачки «Явы» сигарету): На, Эдик, закури.
ПИСАТЕЛЬ: Да я уже двенадцать лет не курю, бросил.
ДЕД: Сегодня такой день, великий день, что можно!
Лимонов закуривает. Сквозь быстро собирающуюся толпу просачиваются журналисты, фотографы и операторы. Снимают грузовик. Вдруг раздается оглушительный взрыв, и волна нестерпимого света и тепла накрывает первые ряды толпы. Почти одновременно раздается дробный звук пулеметных и автоматных выстрелов. Стреляют из здания. Сверху. Раздаются крики. Ругательства. Писатель падает на асфальт и отползает прочь. Добравшись до гранитного бордюрного забора, окаймляющего клумбу, оглядывается. На всем пространстве у здания лежат тела. Некоторые стонут и шевелятся. Другие недвижимы. Писатель с ужасом замечает, что у него на бушлате остановилась красная горящая точка, но, постояв, перемещается на лежащего рядом молодого парня. «СМРТ», — бормочет писатель и ползет прочь.
Эдуард Джафаров
стрингер
1958–2007
«Маленькая стрелка летела как сумасшедшая, а большая еле ползла»
...Если учесть, что я в 1986-м году был освобожден из тюрьмы...
— Вы сидели?
— Как миленький.
— За что?
— Антисоветская пропаганда (смеется). Статья 190-прим: ложные измышления, порочащие советский государственный строй.
— А что вы совершили антисоветского?
— Самиздат, хранение, распространение. То, что многие совершали, но не все попадались.
— И сколько вы просидели?
— Сколько дали, три года. Потом в Москве не имел права жить, отправился к матери, в Баку. Числился маляром шестого разряда, сам работал внештатным фотографом в местной газете. В общем, такие типичные советские мытарства... А дальше как будто земля под ногами начала дрожать... Поначалу, конечно, не страшно совсем, даже весело — митинги, шествия, демонстрации... Потом потихоньку гул начал нарастать, от него уже уши закладывало. А дальше пошло-поехало: Карабах, Фергана, Тбилиси, Баку, Вильнюс, Таджикистан... Это уже напоминало бомбардировку в страшном сне, когда укрыться негде, двигаешься короткими перебежками и не знаешь, где через минуту бахнет.
— Вы тогда уже стрингером были?
— Стрингером... Тогда слова такого не было. Я снимал события в Баку. Это была не война, это была бойня. Сначала резня, кровавая баня. Затем, когда войска вошли в город, пальба — беспорядочная, бессмысленная, во все, что движется. Двигались, то есть метались, в основном мирные жители. Поэтому их столько погибло. Я снимал все, что мог. Страха не было. Потом понял, что вот это мое! Все. Никаких вопросов. Я как бы на гребне волны оказался. Мои пленки весь мир расхватал, звонки из западных агентств, «о, Эдик!», слово «эксклюзив», бешеный гонорар...
— Вам никогда не хотелось сменить профессию?
— Выбора не было. Клянчить у бандитов деньги на кино, штаны с ними протирать в ресторанах — влом. Да и кино в это время делать — все равно что в бирюльки играть. Бизнесмен из меня никакой. Так и получалось, что только войны и кормили.