Ну а где-то с середины 1990-х или чуть позже уже что-то стало новое происходить. Не открывание ранее подцензурного, запретного, прочно забытого или непереведенного, а именно что появилось новое. Вот только что всюду был сплошной Шуфутинский и ничего кроме, а вот появился «Мумий Тролль». Вышел фильм «Брат» или роман «Чапаев и Пустота». Включаешь телевизор, а там уже не «презентация» с возлияниями и обжорством, там сидит Артемий Троицкий и показывает модные клипы. А вот Константин Эрнст изображает Копполу или Фасбиндера в программе «Матадор» — и он тоже воспринимается как наш человек, который сейчас возьмет в руки всю власть, и тут-то и начнется настоящая жизнь. Возникло ощущение, что наши люди сейчас займут командные высоты. И начинает казаться, что все, что вокруг происходит — это не просто разруха, бедность, унижение и прочее, а в этом есть какая-то надежда; дикий переходный период сейчас закончится, и начнется совсем другая интересная жизнь, не только для меня, а для всех.
Сергей Бодров — не только в роли Данилы, но и вообще как персонаж на кинои телеэкране — во многом был символом этой жизни, которая вот-вот должна начаться. Нормальный, честный, веселый, открытый, ничего не боящийся человек. «Слышь, малая, никакая тварь тебя тут не обижает? Ты скажи, если что», — как он говорит в фильме «Сестры».
Как-то в самом конце 1990-х я брал интервью у одного из тогдашних медийных начальников, сейчас он человек крайне оппозиционных взглядов, и он совершенно искренне говорил мне: «Все у нас будет хорошо, если на выборах победит Владимир Путин». Верьте не верьте, но Путин тогда, конечно, был до известной степени Данилой Багровым. Или Земфирой. Все они были обещанием чего-то честного, искреннего, сильного, что в предыдущее десятилетия было утрачено. И все они по разным причинам это обещание не выполнили.
КОНЕЦ 1990-Х
Девяностые заканчивались дважды: один раз в 1998-м, когда «самолет» рухнул до критически нижней точки, и все накопленные тогда нехитрые деньги, слабенькая уверенность в завтрашнем дне, хиленькая стабильность — все они обнулились еще раз, и обнулились тотально.
Интересно, сколько вещей, которые для 2000-х были так важны, появились между кризисом 1998-го и отставкой Ельцина. Маленький промежуток — полтора года, а за это время появились Земфира, группа «Ленинград», журнал «Афиша», «Наше радио», клуб «Проект О. Г. И.» и вообще формат интеллигентской распивочной с книжным магазином. «Брат 2» в это же время снимается. Это был самый концентрированный момент тех самых надежд на нормальную жизнь, о которых я говорил.
А второй раз они заканчиваются ровно по календарю, когда 31 декабря Борис Николаевич подает в отставку.
ГЛАВНЫЕ УРОКИ
Конец перестройки — это время огромной конкуренции проектов, «как нам обустроить Россию». Солженицын пишет одноименную статью, которая выходит в «Комсомолке» тиражом 20 000 000 экземпляров, экономисты пишут огромные статьи в толстых журналах, политики выступают на Съезде народных депутатов, и у всех есть план. У всех есть свой очень четкий план, как все нужно переделать. Впоследствии выяснилось (и это главное открытие 1990-х), что никто к происходящему не был готов. Что на самом деле плана не было ни у кого. Когда огромная страна развалилась, когда со всех сторон полезли совершенно никем не предвиденные последствия самого разного толка, — это было неожиданно для всех. Первыми проиграли те, кто придумывал проекты. Поначалу начали выигрывать те, кто умел ловить рыбу в мутной воде, но их по большей части смели. Те самые люди со стальными зубами стратегически проиграли тоже.
Что же произошло? Нас уговорили, или мы уговорили себя, что важна только экономика. Она единственно важна, а все остальное как-нибудь подтянется.
И случились две глобальные ошибки.
Первое — никто не думал об институтах. Не было такой темы, что нужно что-то делать с КГБ. Или с тюрьмами — когда людей сегодня в тюрьмах пытают, это, очевидно, последствия того, что тогда про тюрьмы было никому не интересно. Про тюрьмы было неинтересно, про армию было неинтересно, про милицию. И про культуру было исключительно неинтересно. И про русских на территориях бывших республик — было неинтересно! И это тоже оказалось бомбой замедленного действия. Вот мы говорим: «Путин захватил Крым». Ну окей. А чего же он его так захватил легко, и никто не сопротивлялся, а чего же мы тогда не думали, что там живут русские люди по ощущению, по языку, — нам было, прямо скажем, не очень интересно, что они в тот момент чувствуют!