С тех пор прошло много, очень много лет. Напрочь забыты тяготы подходов и сложности восхождений, изматывающие нагрузки от тяжеленных рюкзаков и саней и все неудобства житья на высотных биваках. С трудом припоминаются и когда-то немаловажные спортивные достижения, такие как две медали чемпионата Советского Союза (серебро — за пик 26 Бакинских Комиссаров, 1957 г. и бронза — за пик Фиккера, 1960 г.), выполненные нормы высших разрядов и мастеров спорта по альпинизму — все, что служило тогда основными критериями успеха работы наших экспедиций. А что же все-таки осталось в нашей памяти? И чем же оказался столь привлекателен и своеобразен этот район, что впечатления о нем живы и сейчас, хотя с тех пор прошло более полувека и за это время мы побывали еще во множестве горных районов нашей страны?
Самым сильным было первое впечатление от той панорамы, которая открывается, когда проходишь перевал Абдукагор и попадаешь в самые верховья ледника Федченко. Сколь видит глаз, простирается огромный массив ледника, лента которого, сужаясь и постепенно теряясь из вида, уходит на десятки километров вниз, а вверх она, напротив, быстро расширяется, превращаясь в широченное плато, окаймленное цепью шеститысячников, большая часть которых до нас не имела даже названия. Было такое ощущение, что мы попали в место, неведомое альпинистам, и нам выпало счастье быть его первооткрывателями.
Вершин было так много, что труднее всего было выбрать, какие из них наиболее интересны как объекты восхождений. Когда попадаешь в такой район, тебя охватывает чувство азарта и начинаешь в полной мере ощущать всю магнетическую завлекательность нашего занятия, которая так хорошо выражена в известной песне Ю. Визбора: «Вот это для мужчин // Рюкзак и ледоруб, // И нет таких причин, // Чтоб не вступать в игру..
Мне кажется, что именно ощущение от восхождений как своеобразной «свободной охоты» или, если хотите, веселой игры особого рода более всего определяло наше общее самочувствие тогда на Абдукагоре.
Запомнилось и то особое настроение вовлеченности в «общее дело», которое вообще свойственно экспедиционному альпинизму, а в нашем случае ощущалось особенно остро. Может быть, еще и потому, что большую часть времени вне базового лагеря мы проводили не как отдельные группы, разбежавшиеся по своим маршрутам, а как общая команда в пещерах на перевале или на леднике Федченко, в разведках и забросках, в организации и эвакуации лагерей, во взаимной подстраховке восхождений. Поэтому и внизу на отдыхе царило настроение всеобщей доброжелательности и открытости, своеобразный «апофеоз дружбы», к чему так стремится человеческая душа в молодости.
И, пожалуй, самое главное. За все время работы наших экспедиций в сезонах 1957 и 1960 гг. не было никаких чрезвычайных происшествий, которые, как известно, случаются (хотя об этом далеко не всегда пишут в официальных отчетах) даже в хорошо подготовленных экспедициях. Можно, конечно, говорить о простом везении, без которого альпинизмом вообще невозможно было бы заниматься. Но мне хочется видеть в этом «везении» некий метафизический смысл: просто горы Абдукагора, эти немые и угрюмые громады, абсолютно чуждые низким и высоким человеческим страстям, почему-то в те года были чрезвычайно расположены и снисходительны к нам, как к разыгравшимся детям, — как же можно такое забыть!
Глава З Кавказ: два лета, одна зима Безенги, 1958 г.
Зимой 1957 г, когда Женя Тамм, Олег Брагин и я были на заседании альпинистской секции спортобщества «Труд», где решался вопрос о летних сборах на Кавказе в Безенги, к нам подошел незнакомый парень и сказал, что он и еще трое его друзей хотели бы присоединиться к нам. Из разговора выяснилось, что Борис Горячих (все называли его Боб) уже прошел хорошую школу альпинизма в составе группы из общества «Крылья Советов» и по своей квалификации нам вполне подходит. Трое других — это его жена Наташа Горячих, минчанин Олесь Миклевич и Аркадий Шкрабкин, с которыми Боб ходил вместе уже несколько лет. С самого начала Боря произвел на нас очень хорошее впечатление открытой манерой держаться, в которой ощущалось чувство собственного достоинства и уверенности при полном отсутствии желания понравиться или, наоборот, наглости. Было видно, что он знал себе цену, и с его стороны прозвучала не просьба принять его четверку, а предложение присоединиться к нам на равных правах.