Отрезвление наступило прежде всего у нашего начальника. Обращаясь к первой связке, он кричит: «Немедленно возвращайтесь назад! Дальше идти нельзя!» Сам тон Жениного голоса был настолько тревожным, что, не задавая никаких вопросов, первая четверка повернула назад. Через полчаса уже никого не было на снежном склоне. Мы собрались на скалах, стараясь найти укрытие от пронизывающего ветра, и в полном ошеломлении стали допытываться у Жени, в чем дело. Ведь мы уже почти до конца прошли самое опасное место, и дальше от вершины нас отделял только простой путь по гребню.
Женя был краток, сказав примерно следующее: «Ребята, мы, конечно, можем пройти этот снег и даже сможем дойти до вершины. Вопроса нет. Но спускаться нам придется уже в полной темноте, а ночью, в состоянии крайней усталости, пересекать еще раз этот склон без возможности наладить надежную страховку — это уже лежит за гранью допустимого риска. Выбора просто нет, надо уходить».
Первая реакция — неужели вот так просто, после восьми дней тяжелейшей работы в последний момент отказаться от достижения цели, так соблазнительно близкой? Но никакой дискуссии не последовало, поскольку интуитивно нельзя было не почувствовать абсолютную правоту нашего начальника.
Спуск протекал стремительно. Через час мы уже на месте нашей последней ночевки. Быстро сворачиваем палатку, собираем все снаряжение и вниз на следующую ночевку на высоте 6450 м. Идти вдруг становится очень тяжело, не попадаешь в следы, мотает из стороны в сторону. Кажется, все испытания предшествующих восьми дней вдруг сразу, все вместе, дополненные огорчением от неудачного финала восхождения, наваливаются на плечи. Немного легче становится, когда надо спускаться по скалам. Напряжение от сложного лазания как-то сразу заставляет забыть об усталости.
Снизу, с плато, навстречу нам поднимается группа Кузьмина. Обнимаемся, радуясь встрече.
Мужики, в котором часу были на вершине?
— На вершине мы не были, не дошли 150-200 м. Пришлось повернуть из-за крайне лавиноопасного склона, который нельзя обойти.
— Нам стоит туда подойти?
— Да, конечно, легко дойдете до конца наших следов, а там сами все увидите.
— Может, кто-нибудь из вас хочет повторить попытку с нами?
Вряд ли там что-то могло измениться. Нет, мы — вниз.
— А мы все же пойдем наверх, посмотрим. На рожон тоже не полезем, не беспокойтесь.
И мы расстаемся. Теперь это их право — идти наверх и на месте решать, можно ли проходить «наш» склон или нельзя. Для нас этот вопрос решен — мы сделали все, что могли сделать в этих условиях, и уходим с горы со спокойной совестью.
Еще два дня пути, и вот мы уже на леднике и подходим к базовому лагерю, где нас терпеливо ждали все десять дней Мика Бонгард, Женя Булатов, Алексей Шиндяйкин, Игорь Мильштейн и Юра Любитов. Радиосвязь у нас была ненадежная, а часто ее просто не было, и в течение всего времени нашего восхождения ребятам оставалось только пытаться в бинокль разыскивать нас на склоне и надеяться, что погода даст нам шанс добиться цели и благополучно возвратиться. Радость увидеть нас целыми и невредимыми была настолько велика, что ее совсем не омрачило известие о нашей неудаче.
Выслушав наш рассказ, рассудительный Мика Бонгард заметил с некоторым сарказмом: «Молодцы, что остановились в последний момент, хотя на самом деле, как мне кажется, вам следовало повернуть назад на два дня раньше, как только испортилась погода, тем более что и бензина, и продуктов у вас почти не оставалось. Нам бы не следовало забывать, что это не Кавказ, но даже там только безумцы способны ломиться наверх в таких условиях, несмотря ни на что».
Предложенный нам обед выглядел роскошно. Огромная кастрюля с супом из мяса горной индейки, улара. Эту дичь смог добыть Леша Шиндяйкин, сначала подбив ее камнем, а затем выловив бедную птицу из ледникового озера, куда она нырнула, чтобы не достаться «врагам». Мы очень быстро справились с первым блюдом и уже было приготовились ко второму, когда Мика, как бы между делом, нам сообщил, что никаких других продуктов в верхнем лагере нет и из всего съестного осталась только манная крупа. Вот с этим-то продуктом нам и предстояло провести следующие три дня, выполняя роль спасотряда для группы Кузьмина. Надо сказать, что после десяти дней восхождения на полуголодном пайке и при такой изматывающей работе организм просто требовал какой-то нормальной пищи, и никакое количество манной каши на воде не могло утолить такого голода, голода на клеточном уровне.