Она села рядом со мной.
Рот казался нарисованными на коже, настолько четким был контур. Рисовая пудра, шершавая на ноздрях, приятно пахла. На губах было немного золота с краешка сигареты.
Непринужденным жестом, как у мужчины, она закинула нога на ногу. Я заметил, что белые чулки были черными на косточке лодыжки.
– Так что ты мне предложишь, друг мой?
В конце концов, раз в жизни, можно забыть свои несчастья и развлечься.
– Все, что вам угодно.
Гарсон, который, кажется, не находил странным поведение этой женщины, приблизился.
– Бенедектин, Эрнест.
– Хорошо, а вам, господин?
– Спасибо… ничего… я уже выпил кофе, – и я показал свою чашку.
– Давай…. Прими чего-нибудь со мной… дорогуша.
– Ладно… если угодно… бенедектин.
Когда моя соседка выпила ликер, она поднялась и, найдя свою шляпу на месте, которое занимала раньше, попросила меня ее подождать.
Ждал я до шести часов. Она не вернулась: она посмеялась надо мной.
Я подозвал гарсона и, расплачиваясь, объяснил, хотя он меня не спрашивал, что страшная головная боль не дает мне задержаться здесь подольше.
Потом я вышел. Только после того, как я покружил полчаса вокруг этого бара, мне удалось от него удалиться.
Наступила ночь. Воздух был тяжелый. Улицы пахнули щебенкой, как когда их ремонтируют. У меня было чувство, что я вышел из-за стола в то время, когда другие за него садятся.
IV
Я прочитал на булочной объявление следующего содержания:
По причине кончины продается черный костюм: брюки, пиджак, жилет. Спрашивать внутри.
На следующий день из страха, что объявление сорвут, я поднялся пораньше. Когда я вошел в булочную, хозяин, которого я увидел целиком, потому что одна витрина отражала его спину, спросил, чего я желаю – так, будто после меня никого не ждал.
– Я насчет костюма, господин.
– Хорошо.
Он подозвал свою жену, которая укладывала с краю булочки «фантазия». Несмотря на то, что она была очень толстой, талию ее огибал пояс. Она подошла, запачканная на коленях мукой, как шиной велосипеда.
– Господин насчет костюма, – объяснил булочник.
Хозяйка готовилась осведомить меня, когда вошел клиент. Она меня оставила, чтобы обслужить его. В это время супруг – будто поймав муху – вел к выдвинутому ящику монеты по мрамору. Банковские билеты в беспорядке заполняли часть этого ящика. Разворачивать их, считать их вечером, когда лавка закрыта, вызывает, должно быть, большую радость.
– Но как зовут особу, которая продает костюм? – спросил я.
– Это вдова Жюно.
Узнав, что особа вдова, я испытал живое удовольствие. Я предпочитаю иметь дела с женщинами.
– И живет она в доме 23.
– Благодарю вас.
Чтобы выйти, я сделал окружной маневр, потому что девушка, сидя на корточках, мыла одной рукой квадраты плиточного пола.
Балконы придавали буржуазную внешность дому, на котором был номер 23. Я пощупал мой бумажник. Всегда предпринимаю эту предосторожность перед тем, как что-нибудь купить, а иногда даже, когда не покупаю ничего.
У парадного был влажный коврик, ворсистый, чтобы вытирать ноги, а дальше, в тени, застекленная дверь, которая открывалась не с той стороны, с которой можно было ожидать.
– Консьержка!
Голос с лестницы мне крикнул:
– Здесь!
– Госпожа Жюно? – спросил я вежливо.
Консьержка мне не ответила. Важность, которую она имела в это мгновение, исчезнет, как только я узнаю тоже, на каком этаже проживает вдова.
– Госпожа Жюно, – повторил я.
– По поводу?
– Костюма.
– Второй этаж, дверь слева.
Стены лестницы были под мрамор. Старое дерево ступеней навощено.
На первом этаже я прочитал: «Антресоль», на втором – «Первый».
Поскольку я отсчитал два этажа, я остановился. На левой двери матерчатая лента свисала до замочной скважины. Я дернул ее потихоньку, потому что показалась мне непрочной. Звякнул колокольчик, не прямо за дверью, а дальше, в квартире. Потом открылась дверь – кухни, возможно. Появился господин без шляпы и без галстука. У меня возникло впечатление, что я его удивил. Глядя на него, я спросил себя, что он мог делать перед тем, как я позвонил.
– Насчет костюма, – сказал я наконец.