Начнем с пристани. В то время все носили мундиры: и горные инженеры, и прокуроры, и дипломаты. Ну, а речникам сам бог велел, плавсостав, по-моему, и теперь носит, так что дед имел тогда, по должности бухгалтера, звание младшего лейтенанта и ему выдавалась форма от летнего белого чехла на фуражку до шинели и форменных башмаков. При их уровне доходов это было неплохо — не трепать собственную одежду на работе. Неплохие по сравнению с городскими поликлиника и больничка водников тоже во вред не шли — не стоит забывать, что в 1953-м году Александру Дмитриевичу уже 66 лет, и работает он в основном потому, что до повышения пенсий при Хрущеве на пенсию было просто не прожить даже в городе, про деревенские пенсии разговор особый, это будет там, где я бабу Химу вспоминаю. Такое впечатление, что об этом помню только я, иначе не носили бы пенсионерки портрет Усатого на красных тусовках. Но главным, как тут у нас в Иллиное говорят, бенефитом, с моей точки зрения было то, что деду полагался раз в год бесплатный проезд на пароходе во втором классе. Если объединить это дело за два года — то получается поездка вдвоем с любимым внучиком, а чтобы Вы себе представляли, второй класс — это совсем неплохо. Отдельная каюта с медными ручками и пепельницами, своим умывальником и жалюзи на окнах, ресторан, в котором на завтрак яичница с нарезанной полосками полукопченой колбасой и вообще куча вкусной недомашней еды, салон с мягкой мебелью, фортепиано и шахматными столиками, а главное — палуба с плетеными креслами, где мы сидим в зависимости от ветра на носу, что интереснее всего, на корме, или на одном из бортов и смотрим на воду и на берега. Дед говорит, что на воду смотреть — для нервов полезно, а мне, конечно, интереснее, если мимо нас другие пароходы, особенно буксир с цепочкой барж или плотов, тогда еще можно было такое увидеть и на Волге, и на Каме. На плоту шалаш, плотовщики живут и костер горит, значит, уху варят на обед. Я никак не мог сообразить, почему от костра плот не загорится, но дедушка мне показал, что там земля насыпана и уж на ней костер. Он про речную жизнь знает много — потому, что в пароходстве работает.
Еще интереснее перелезть через сетку ограждения и сверху с борта смотреть на красные движущиеся плицы гребного колеса, как стекает с них вода струйками, или еще засматривать в машинное отделение на работу шатунов и кривошипов паровой машины, так что дедушке поминутно приходится меня отлавливать и усаживать в кресло, угрожая вообще запереть в каюте до вечера. Своей неусыпной работой по удержанию меня в рамках он заслуживает от попутчиков прозвище "Дед-герой", которое и он потом сообщает домашним, и я повторяю без понятия, просто за красоту звучания.
Смысл этого прозвища я понимаю только через сорок три года, когда отправляюсь с женой и шестилетним внуком путешествовать по Западной Европе на западный же манер, то есть не под эгидой специально обученного человека, а заранее зарезервировав себе по факсу гостиницы и авиабилеты. До сих пор холодный пот пробирает, как вспомню: испанка-докторша, делающая внуку укол от простуды, и он, горсточкой косточек лежащий на гостиничной постели и жалостно стонущий: "Уубить мееня хотят!". Когда он через три дня после этого орал на весь быкодром: "Оле! Оле!! Оле!!!" — приветствуя тореро, я все еще не мог отойти от предыдущего зрелища. При этом для сравнения: мне во этой время поездки с внуком сорок девять лет против дедовых шестидесяти пяти в аналогичной ситуации; мы вместе с женой, а его подменить некому, потому что еще и на бабушку служебного литера не остается; и еще, наш Сережа намного рассудительнее и менее склонен к авантюрам, чем я в его возрасте. И потом, вода все-таки источник повышенной опасности, если в нее залезать, не умея плавать.
Вообще-то, пароход (именно!), который уже много лет исчез из моей жизни в качестве транспортного средства, тогда был в ней вполне обычен. Тут дело в карте. Пермь от Уфы прямо на Север, в 3о широты, примерно 300 км. Прямой железной дороги между ними нет, да и кому пришло бы в голову ее строить при наличии прекрасного водного пути даже во времена "железнодорожной горячки" XIX века. Главная река Уфимской губернии-Башкортстана Белая-Агидель течет на Северо-Запад и впадает в Каму, текущую к Волге на Юго-Запад. Ни порогов, ни перекатов, хоть на миноносце ходи, как красные в Гражданскую и делали, переправив боевые корабли с Балтики. Но вот когда нужно по зиме попасть из Уфы в Молотов, то надо ехать на поезде с двумя пересадками: в Челябинске, и в Свердловске, как мы однажды с дедом и бабушкой и ехали. С тех самых пор слово "компостировать", вызывает в памяти холодные продувные вокзалы, давящиеся толпы у касс, черные ватники и подсолнушную шелуху. А летом никакого сравнения — либо прямой рейс за два дня, либо в три дня и одну пересадку с линии Камского пароходства на линию Бельского пароходства. Как сейчас помню названия пристани пересадки — Дербёшка, и бельского парохода "Дмитрий Фурманов". Был он двухпалубный и сильно уступал в моем мнении трехпалубным волжским и камским, но тоже был купеческой постройки, колесный и с замечательной паровой машиной, у которой так хотелось потрогать шатуны. Правда, что нас с мамой на нем однажды обокрали, но это бывает и сейчас, вот тот же случай был анадысь с моим приятелем в электричке Цюрих-Женева, но он-то свой чемодан так и не нашел, а вот маме в тот раз удалось как-то вернуть наши баулы. В более поздние годы пароходы на реках сменились гэдэровской постройки теплоходами, а в нашей жизни, конечно, самолетами, и мой младший братик в Пермь, вернувшую свое имя после неудачной эскапады "антипартийной группы", уже только летал.