Александр Сергеевич сначала полгода проработал начальником техотдела Молотовнефтекомбината, которым руководил его старый бакинский знакомый, знаменитый буровик Эйюб Измайлович Тагиев. Рядом начальником отдела бурения был “Шурёк”, его двоюродный брат Александр Генрихович Эйгенсон. Совпадение имен и фамилий вызывало некие… ну, скажем, необычности. Тагиев, чтобы не писать все подробно, стал экономно ставить на бумаге “АС” — если она касалась переработки и должна попасть к Александру Сергеевичу, или “АГ” — если дело было о бурении и исполнителем должен стать Александр Генрихович. Через некоторое время начальник, совсем обнаглев, стал просто писать: “С” или “Г” — ограничиваясь, как видите, инициалами отчеств.
Да и со стороны. Однажды у отца зазвонил телефон. “Кто говорит?” — “Папанин”. Тот самый, сo льдины. В это время он уже не в палатке на Полюсе, а служит начальником Главсевморпути и уполномоченным Государственного комитета обороны по перевозкам на Севере. Отец обалдел, но и сам представился: “Эйгенсон” — “Тебя-то мне и надо! Тебя ведь Шурой зовут? Слушай, Шура, мне нужно для Севморпути одну вещь. Одну, всего одну буровую установку!” — “Но у меня нет таких вещей, Иван Дмитриевич”, - “Всего одну! У тебя таких много, я знаю!” И со всем своим грубоватым обаянием навалился по проводу. Еле-еле удалось ему внушить, что хотя и Эйгенсон, и, действительно, Александр — но другой человек и из другого отдела, помочь не может. Понял и бросил трубку, но дяде Шуре почему-то не перезвонил. Может, нашел где-то в другом месте или отпала потребность.
Через полгода отца назначили директором того самого строящегося завода. Он переехал в Краснокамск из гостиницы-”семиэтажки” в областном центре. НПЗ к этому времени уже работал, принимал нефть, давал бензин и мазут, но работы было еще невпроворот. Кто строил? Частью эвакуированные из Приазовья работники, частью местные, частью подневольные спецпереселенцы и трудармейцы. Работа, конечно, тяжкая, особенно с учетом северо-уральского климата. Отец написал потом для заводского музея небольшие воспоминания, цитату из которых недавно привела лукойловская газета “Пермская нефть” (http://permneft.lukoil-perm.ru/article.php?idissue=142&idarticle=2584&): “Над дымящейся паром от мороза водой виднелись силуэты слесарей. Над ними по бровке ямы бегал усатый Крыласов с бидончиком спирта. Время от времени он “взбадривал” из кружечки неутомимых и безотказных тружеников. Щеткин и Бутолин в “ледяных доспехах” (нам смотреть страшно, а они не замечают) торопились восстановить нормальную работу трубопровода и завода. Каждый в то время не мог не быть патриотом, готовым пожертвовать всем для фронта, для Победы”.
Мой папа вообще тогда впервые увидел настоящий метровый снег, сугробы, метели и прочие российские прелести. Ни в Армавире, ни в Баку ничего подобного не водилось, а довоенные командировки в Москву и Ленинград тоже дать хорошее представление не могли. Он, кстати, и теперь несколько раз съездил в Москву, по тем же делам с авиабензином. Новый нефтяной нарком Седин, тот самый, который его извлек из зубов бакинских органов, включил Эйгенсона в состав Спецгруппы по увеличению объемов производства высокооктановых бензинов. Во время одной из московских командировок они жили в одном номере с упомянутым ранее Андреем Фростом. Писали некий документ для наркомата (и далее, судя по всему). Ну, выпили потом, что Бог послал в суровых военных условиях. Фрост несколько разошелся и стал громко сообщать своему соседу и коллеге: “Тут, в гостинице “Москва”, и стены имеют уши!” Отец пытался его урезонить, что имено поэтому можно бы и помолчать. Но без большого эффекта. Еще запомнились пустые, почти без транспорта, московские улицы и французы, летчики из эскадрильи “Нормандия”, которые вечером, на такой вот пустой, совсем безмашинной улице Горького играют в чехарду, прыгают друг через друга.
Во время одной из таких поездок на молотовском перроне к нему подошел узнаваемый по газетному фото подполковник, прославленный “Красной Звездой” и “Правдой” как “капитан Симонов”. Он попросил присмотреть за отправляемой в том же вагоне в Москву мамой. С этого момента знакомство со знаменитым советским поэтом, которого отец всю жизнь глубоко уважал и считал за очень крупного писателя. Они потом несколько раз отдыхали вместе в Кисловодске, и для отца это было истинным праздником.