Присутствующие на коллегии высказываются, но, конечно, более положительно. Слишком уж явный личный окрас у этого нововведения, тут соображения общего характера можно и в сторону. Дошло до отца. Он встает и начинает говорить, что большинство таких заведений расположены по городам парами. Стало быть, речь идет об объединении провинциальных НИПИ и НИИ под одной крышей. “А дальше, — говорит он, — все зависит от того, кто из директоров пересилит. Вот у нас в Уфе, если пересилит проектный директор Кефели, так проект процветет, а наука закончится. А если пересилю я, то науке будет неплохо, а проект заглохнет”.
После него уже и другие запели в том же тоне. Померло дело, министр снял тему из повестки. А чуть спустя уже без игры в демократическую дискуссию объединили в один главк проектировщиков и пусконаладку. И во главе — Виктор Викторович. Но, скажем честно, ему это на пользу не пошло. Спустя пару лет он с рабочим визитом был в одном из своих филиалов. Ребята ж нестарые еще: засиделись за ужином с местным руководством и молодыми проектными дамами. А какая-то сволочь, как позже оказалось, приклеила снизу к столешнице импортный портативный магнитофон. Может, если бы московский босс не был сыном министра, ничего особенного и не было бы, да и магнитофон никто б не клеил. А тут… через два дня кассета с пленкой была на столе у Председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, члена Политбюро тов. Пельше А.Я..
Времена были уже “сравнительно вегетарианские”. Никого не убили, даже Виктор Степанович остался министром, хотя и с выговором “за утрату бдительности”. А Виктор Викторович получил запрет руководить людьми в количестве более, чем пять душ. Так что, думается, зря В.С. так старался продвигать сына, по тем временам это еще не было принято. И старый латышский стрелок продемонстрировал это вполне наглядно.
Дома в Уфе отношения у А.С. тоже были не такие плохие. Про благоволение к нему первого секретаря обкома мы уже говорили. Хотя были обкомовские люди, которые его терпеть не могли. Скажем, некая дама из отдела промышленности, которая при разборе одного конфликта сказала, что она “чует, что тут что-то не так”. На что и получила мгновенный ответ: “Чутье должно быть у служебной собаки, а партработнику нужнее знание обстоятельств и большевистская принципиальность”.
Разумеется, за всё надо платить. В том числе, и за собственное остроумие. Невдолге произошло у отца 50-летие. По советскому обычаю полагается орден. Так обиженная партдама провела, сколько знаю, титаническую деятельность, чтобы этот орден был самого низкого тогдашнего уровня — “Знак Почета”. Не помню, однако, чтобы отец по этому поводу горевал. Считалось, что не в этом дело, главное — Работа. Хотя… я сам присутствовал на первомайской демонстрации, когда эта дама, незадолго до того переведенная заведовать областным партархивом, увидев моего отца, сказала довольно воинственным тоном: “Ну вот, Александр Сергеевич, наверное, рад, что меня перевели?!” И немедленно получила в ответ: “Да что Вы, N.N.! Только ли я? Вся республика была счастлива, когда Вас в архив списали”.
Где-то примерно в эту пору отец сделал для меня достаточно важное дело — уговорил не делать глупости и не поступать после 8-го класса в техникум. Не запретил, а именно отговорил, сделав так, что правильный вывод стал для меня собственным, лично моим. Дело было так, что я с начала своего чтения, то есть, лет с четырех, увлекся книгами про путешествия. Годам к десяти-двенадцати Георгий Ушаков, Арсеньев, Нансен, зоолог Спангенберг, Ганзелка и Зигмунт — вот было основное мое чтение.
Ну, к концу 8-го класса список моих увлечений стал вылезать за край тетрадной страницы. Химия — я был старостой школьного кружка и к химическому вечеру в городском Дворце Пионеров вполне успешно исполнял “чудо схождения благодатного огня”, которое нынче приводит в такой детский восторг слабообразованных российских начальников. История — я осиливал тома университетских учебников по Древнему Риму и Средним векам. Вряд ли что-то понимал — но, по правде, и их авторы тоже более делали вид, что понимали. Математика — каждый год проходили модные в ту пору олимпиады и я даже занимал на них, помнится, иногда и первые места. Театр — были поставлены в школьном кружке сцены из “Русских Женщин” и я, в сюртуке с якобы генеральскими эполетами, внушал своей красивой однокласснице Эле, игравшей княгиню Волконскую, не продолжать путь к забайкальским каторжным рудникам, “Где мрак и холод круглый год, А в краткие жары Непросыхающих болот Зловредные пары”. Еще был радиокружок Дворца Пионеров, там я пыхтел два месяца, сооружая одноламповый приемник-супергетеродин.