Конечно, есть и сегодня фанатики, для которых новые знания, новые умения дороги сами по себе, вне прямой связи с “дисером”, премией и окладом жалования. И это не один единственный Г.Я.Перельман. Я и то знаю несколько таких научных работников. Но такие были и в XIX веке. Мало, однако, нельзя же ожидать, что их будет более миллиона, как числилось в СССР в 1975 году. Да прибавьте остальных сотрудников научных учреждений, да вузовских преподавателей — выйдет под десять миллионов трудящихся в “ученой” отрасли.
Где ж столько фанатиков найти? Еще из старших поколений бывают… Вот приехал как-то к нам в Чикаго покойный Александр Андреевич Дулов с концертом. В перерыве подошел я к нему, представился, он, вежливый человек, сделал вид, что вспомнил, как я в Институте Органической Химии им. Зелинского работал. Зашел разговор об некоем парне, с которым мы треть века назад трудились в одной комнате в подвале, как раз напротив дуловской. А.А. очень обрадовался и сказал: “Да, Саша сегодня, конечно, в ИОХе уже не работает, где-то там на окраине в фирме на жизнь зарабатывает. Но иногда он находит время и едет ко мне через всю Москву, чтобы позаниматься наукой”. Ну, что тут добавишь?
Но в старой, допятилеточной России и было примерно десять тысяч научных работников во всех ее восьми университетах, в лабораториях и институтах. А к 1975 году их число увеличилось более, чем в сто раз. Что при Романовых ученых было маловато — спору нет! А вот потом не перехватили ли? Точно так же, как сегодня явно перехватывают с количеством университетов и числом студентов в них. Но у этого есть хотя бы вполне понятная причина: ВУЗ в нынешней России для юношей — единственная надежда ускользнуть от армии. Ну, а для студенток, как и во всем мире, университетская скамья в большой мере — это путь под венец.
Разумеется, все мои рассуждения относятся именно к многомиллионной науке ХХ века. А Александр Сергеевич был бы, вероятно, научным работником и в любом историческом периоде. Создан был для этого. Он и после ухода из БашНИИ НП долго дома не засиделся. Но об этом чуть позже. Конечно, созданный им НИИ, его люди, успехи его бывших студентов и сотрудников (и особенно, скажу прямо, из “местных”, т. е., из башкир и татар) были для него очень дороги. Он, вообще говоря, был не особенно сентиментален, но когда говорил об успехах своих выучеников, голос его несколько менялся. Нынче эти ученики кто в могиле, кто на пенсии, кто дослужился до высокого звания академика (правда, местной Башкирской академии, но стипендия у них такая же, как и в РАН). Помнят ли? Ну, по-разному…
Вот, к примеру, человек, когда-то называвший себя его другом и учеником. Человек, я вам скажу, совсем непростой судьбы. Дослужился он от машиниста насосов до директора НПЗ, заочно окончил Нефтяной институт. Герой Соцтруда, делегат, депутат. Перевели его в Москву на министерскую должность. А там посадили по вполне сфабрикованному делу. Якобы за взятки. В самом начале Перестройки. Не он один, наверное, тогда занапрасну пошел за проволоку для повышения популярности Генсека в широких массах. Отец никак не верил, писал письма Наверх — все, как почти за сорок лет до этого.
Ну — выпустили, потом, кажется, реабилитировали в конце концов. Нынче былой страдалец на вполне синекурной должности в госорганах республики. Написал мемуары. Естественно, я при очередном визите на Родину попросил у него экземпляр и получил с теплой надписью. А прочитал и выкинул в ведро. А.С.Эйгенсон, его былой “друг и учитель”, конечно, упомянут. В общем списке нефтяников, приехавших в Башкирию во время войны. Хотя приехал он в 1946-м. Отцу за гробом, конечно, уже все равно. А мне, не скрою, стало обидно — на кого он свою душу тратил?!
В общем, его вспоминают не все и не всегда. Но вспоминают. Ему посвящено немало теплых строк в уже упоминавшихся Исторических Очерках к 45-летию института, т. е, в 2001 году. В 2002 году провели Научно-практическую конференцию “Нефтепереработка и нефтехимия-2002”, посвященную его 90-летию, и несколько докладов, действительно, имеют отношение именно к его работам, их прошлому и нынешнему значению.