– Мяу! – Один смотрел на любимую хозяйку с сочувствием и надеждой.
– Если ты тоже о фильме, – Карли наклонилась, чтобы почесать любимца за ухом, – то я даже слышать ничего не хочу!
Она начала со звонка самому злостному из обидчиков.
– Рудольф слушает.
– Пап, ну как ты только мог?
– Мог что? – словно не понимая, о чем идет речь, переспросил Бек. Голос прозвучал, пожалуй, слишком невинно. Было слышно, что в комнате включен телевизор.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я. – Карли встала перед камином, на котором хранила отцовскую фотографию. – Как ты мог позволить Эвану впутать себя в эту историю? Ведь этот человек даже не вызвал у тебя симпатии.
– И сейчас не вызывает, – согласился отец. – И все же мне кажется, что ты просто обязана довести работу до конца. Ты видела фильм?
– Больше не имею никакого отношения к его созданию, – отрезала Карли.
– Это очень похоже на официальное заявление, если я правильно понимаю.
– Без комментариев.
– Эван вскользь упомянул, что вы разошлись во мнениях.
– Можно сказать и так. Мое мнение заключается в том, что Эван Маклиш – дурак и болван. Но зато он считает себя почти богом.
В ответ Бек рассмеялся.
– Не вижу ничего смешного, пап.
– Прекрасно понимаю тебя, детка. А смеюсь потому, что сам годами веду подобный спор со своим редактором.
– Тогда ты способен понять ситуацию, – заключила Карли. Наконец-то отец перестал делать вид, что ничего не знает.
– Существенная разница, правда, заключается в том, что мой редактор не снимает трубку, когда звонят мне домой.
– Это случилось лишь однажды.
– Но в будний день и рано утром.
– Это здесь совсем ни при чем, – огрызнулась Карли.
– Совершенно верно. – Где-то в глубине отцовской комнаты запела Арлин Барлоу. – Ты просто обязана совладать с чувствами, Карли. Посмотри фильм. Честное слово, ради него не жалко протопать лишнюю милю!
Карли услышала в трубке собственный голос:
– Ты как раз сейчас его смотришь, так ведь?
– Эван решил, что надо немного укрепить мою уверенность, чтобы я, в свою очередь, смог убедить тебя. Работа просто потрясающая, а ты поистине великолепна. Боюсь, что ты пожалеешь, если откажешься закончить.
– Я уже и так жалею, – почти про себя пробурчала Карли. Комплименты отца немного укротили гнев.
– Ну же, Карли, – ворковал Бек, – постарайся быть выше мелочности и сделай дело. Ведь профессионализм в этом и заключается.
Карли состроила упрямую физиономию.
– А йотом сможешь послать этого сукина сына ко всем чертям.
– Пап!
– Да-да, именно так я всегда отвечаю своему редактору, – пояснил Бек Рудольф с улыбкой в голосе. – Самооценка от этого просто расцветает. Но опять же – мой редактор никогда не снимает трубку, когда звонят мне домой.
– Лишь однажды!
Дорога в адскую студию оказалась вымощена благими намерениями тех, кого Эван постарался любыми средствами переманить на свою сторону и заставить повлиять на Карли. Друзья и знакомые просто осаждали, требуя записать новый материал. В конце концов она сдалась – в какой-то мере от расстройства, а главным образом потому, что хотела поступить «профессионально», как советовал отец. Во всяком случае, прежде чем встать перед микрофоном, она убеждала себя именно в этом. Но сейчас, глядя на Эвана сквозь толстое стекло аппаратной, Карли поняла, что профессиональная этика в общем-то ни при чем. Она оказалась здесь просто потому, что скучала по этому человеку.
Несмотря на все катастрофические события, ее до сих пор тянуло к нему. Влюбленность что-то безвозвратно изменила в душе, и Эван превратился в подобие наркотика. С таким трудом завоеванная независимость оказалась просто фикцией, чем-то эфемерным и неосязаемым. Одного взгляда хватило, чтобы с таким трудом возведенная стена рухнула и погребла ее под своими развалинами.
– Привет. Меня зовут Карли, и я эваноголик, – едва слышно прошептала девушка. – Понимаете, ребята, все началось с пары красных туфель…
– Что это? – удивленно спросил Деке. В наушниках его голос прозвучал, словно сирена.
Карли сморщилась. Барабанные перепонки молили о пощаде.
– Можешь сделать потише?
– Извини. – Деке убавил громкость. – Что ты сказала?
– Ничего. Просто так, разминалась.
Эван поднял голову от экрана своего компьютера и взглянул на Карли холодными, бесстрастными, ничего не говорящими глазами. С момента появления Карли в студии эти двое вели себя сдержанно и вежливо, как общаются разведенные родители, кое-как поддерживающие отношения ради ребенка.
– Готова? – уточнил Эван. Карли кивнула.
– Нам предстоит переписать отмеченные в тексте куски. Чтобы ты смогла подобрать голос, Деке будет включать запись заранее.
Они кропотливо работали целый час, внося изменения по фразе, а то и по слову. Подчиняясь указаниям Эвана, Карли слегка изменяла окраску и ударения. Режиссер же вслушивался в каждый дубль так, как вслушивается в звучание рояля одержимый своей работой настройщик. Дубли перемежались подробными комментариями. Время текло медленно, и терпение Карли постепенно истощалось. На ее взгляд, изменения оказались настолько мелкими, что не играли никакой роли. Оставалось одно из двух: или Эван намеренно издевается, пытаясь вывести ее из себя, или он сам сошел с ума.
– Ну ладно, Маклиш, – не выдержала Карли, едва пытка закончилась и ей позволили выйти из кабины. – Что все это значит?
– Что значит «что все это значит»? – переспросил Эван, выключая компьютер.
– О, ради Бога! – Карли почти в отчаянии воздела руки. – Мы только что провели целый час, переписывая такие мелочи, которые звучат точно так же, как звучали раньше.
– Для тебя, может быть, и мелочи, – спокойно ответил Эван. – Но ведь это мое дело, правда?
– Ничего себе! – воскликнула Карли. – Значит, демонстрация силы, так, что ли? Ты безжалостно меня преследовал и навел страху на всех моих друзей лишь ради нескольких фраз и десятка отдельных слов? Ну и самомнение!
Эван поднял брови:
– Похоже излишним самомнением страдаешь как раз ты. А у меня есть занятия поинтереснее, чем гоняться за тобой.
– Я так разозлилась, что вычеркнула всех из кулинарного списка! Это тебя радует?
– Ненормальная, – любезно заметил Эван.
Оказалось, впрочем, что Деке вовсе не обрадовался.
– Ты хочешь сказать, что больше не дашь мне печенья? – почти с отчаянием закричал он.
– Да, – гордо и решительно заявила Карли. Она повернулась к предателю и торжествующе сложила на груди руки. – Да, потому что ты делишь постель с врагом.
– Прошу прощения? – негодующе вставил Эван.
– Один звонок! – возопил Деке. – Всего лишь один короткий звонок! И вот, смотрите, меня уже лишают такого вкусного, такого привычного печенья! Это слишком жестоко!
– Печенье для друзей, – пояснила Карли. Она сурово взглянула и решила добить несчастного: – Для настоящих друзей.
– Но я настоящий друг! – взмолился Деке. – Самый верный!
– Черт возьми, помолчите минуту! – взревел Эван. – Когда это я успел превратиться во врага?
– Печенья больше не будет! – кричала Карли. Ее голос перекрыл мужские голоса и взорвался, словно целый пучок хлопушек.
В эту минуту дверь студии распахнулась. На пороге стоял доведенный до бешенства звукорежиссер из соседней студии и потрясал кулаками:
– Я пытаюсь работать рядом, но слышу ваш крик лучше, чем собственных актеров. Или заткнитесь, или валите орать на улицу!
Сосед сердито потопал к себе, а троица пристыжено замолчала и уставилась в пол. Крики в аппаратной считались среди профессионалов самым дурным тоном, ведь звукоизоляция там не предусмотрена.
– А как насчет блинчиков? – едва придя в себя, шепотом поинтересовался Деке. – Блинчиков мне тоже больше не испекут?
– К черту блинчики! – снова заорал Эван, но тут же перенес гнев на Карли: – Что это за чушь насчет врага? С какой стати ты все переводишь на личности?