— Свои, псина! — крикнул в темноту Лешка.
Я очень нервничал, чувствовал, как колотится сердце, предвкушая «то».
Ступенька… Вторая… Третья… Запахло огуречным рассолом. Я наткнулся в темноте на ведро, стоявшее на скамейке, чуть не опрокинул его. Но все же облился. Пижама стала липнуть к телу. Подумал: «Неприлично появляться перед девчатами с мокрым пятном». Хотел сказать об этом Лешке, но не успел — дверь распахнулась, и мы очутились в просторной комнате, разделенной на две половины огромной печью с лежанкой, на которой горбилось что-то, прикрытое тулупом. В комнате стоял продолговатый стол, накрытый старой клеенкой. Над столом свисал оранжевый абажур. Ткань плохо пропускала свет, в комнате было темновато. На середине стола теснились одна подле другой шесть рюмок на толстых, коротких ножках.
При нашем появлении сидевшие за столом девчата отложили карты и посмотрели на нас. Одна из них — черноволосая, с живыми, блестящими глазами — вышла, семеня короткими ногами, из-за стола и сказала, обратившись к Лешке:
— А мы думали — не придете. В подкидного вот играем.
— Знакомьтесь, — сказал Лешка.
Хозяйка дома еще не назвала себя, а я уже понял, что это — Любка. Лешкина симпатия и впрямь напоминала карася, поставленного на хвост.
— А это, ребята, подружки мои, — сказала Карасиха и подвела нас к девчатам.
Я глянул — девчата как девчата. Глаза потупили, ситцевые платья распушили — вот мы какие!
— Вера, — подала мне «селедочкой» руку одна и уперлась взглядом в тесовый, выскобленный пол.
— Надя, — сказала другая и воровато стрельнула в меня карим глазом.
— Правда, Леш, хорошо придумала — Вера, Надежда, Любовь? — Карасиха вопросительно посмотрела на Лешку.
Ячко кивнул и обнял Любку. Она улыбнулась, стала вдруг такой пригожей, что я подумал: «Понятно, почему Лешка сказал „не мыльтесь“».
Познакомившись, Вера и Надя отошли, стали шептаться, приглушенно смеясь. Я решил, что они увидели мокрое пятно на пижаме, и смутился.
— Леш, — Любка поманила нашего товарища пальцем.
Ячко подмигнул: не робейте, мол, и скрылся с Карасихой в соседней комнате.
Вера и Надя посмотрели на нас, а мы на них. Никто не начинал разговора, который должен был внести непринужденность в наши отношения. Я стоял боком к девчатам, скрывая от них мокрое пятно. Женька раздраженно шипел в спину:
— Скажи что-нибудь. Скажи!
Я бы сказал, если бы не пятно. Оно не выходило из головы, мешало сосредоточиться, стать самим собой.
Наша скованность Веру и Надю не удивляла. И, наверное, потому, что они еще не бывали в компаниях; эта вечеринка, должно быть, была для них первым «выездом в свет».
Женька косился на Веру, а мне нравилась Надя. Ее красиво изломленные губы трепетали от беззвучного смеха, когда она обращала на меня большие, широко расставленные глаза. Под платьем свободного покроя угадывалось сильное тело. Я почувствовал: Надя ждет от меня чего-то, и, несмотря на то что мы не сказали друг другу ни слова, между нами возник контакт.
Мы молчали до тех пор, пока не появился Лешка с графинчиком, наполненным украденным спиртом. Следом шла Любка, неся в одной руке блюдо с дымящейся картошкой, в другой — тарелку с малосольными, пупырчатыми огурцами.
— В молчанки, славяне, играете? — сказал Лешка. — Сейчас выпьем и…
— Садитесь, мальчики, — пригласила Любка. Голос у нее был густой, приятный. — И не стесняйтесь! В этом доме все запросто.
Надя села возле меня. Я тотчас пощупал пижаму — мокро. Скосил глаза. Встретился с Надиным взглядом и смутился.
Лешка разлил разбавленный водой спирт.
— Ну, чтоб не в последний раз в такой хорошей компании!
Вера и Надя поломались для приличия, но выпили.
— Молодцы! — похвалил их Лешка.
Я хрустел огурцом. Неловкость исчезла, словно ее и не было. Повернувшись к Наде, храбро сказал:
— А вы — красивая!
— Правда?
— Честное слово!
Девушка потупилась.
— А вы, оказывается, комплиментщик. Наверное, всем такое говорите?
— Только вам! — Я стал расточать комплименты.
За столом создалась непринужденная обстановка. Лешка сказал Любке:
— Покрути-ка любимую!
Карасиха подошла к патефону, стоявшему на тумбочке около окна. Раздался хрип, и мужской голос запел про утомленное солнце, которое нежно прощалось с морем.
Я попытался обнять Надю. Она увернулась:
— Потанцуем?
Я танцевать не умел. Так и объяснил Наде.