Когда чета Виардо уехала из России, Тургенев бросил службу и отправился в заграничное путешествие, которое свелось к посещению городов, где гастролировала Полина. Он стал другом семьи. Ее муж Луи — тоже тонкий ценитель прекрасного, искусствовед, критик, автор монументального труда о европейских музеях, любитель литературы, переводчик с итальянского, испанского, а потом и с русского, сделавший первые переводы Пушкина, Гоголя, самого Тургенева. И оба страстно любили охоту. К тому же русский помещик тратил на семью Виардо большие суммы. Тургенев то снимал дома по соседству, то надолго останавливался в их доме. Главное, рядом с Полиной Виардо он находил вдохновение.
На гонорары, полученные в России, чета приобрела замок Куртавнель в 65 километрах от Парижа. Тургенев прожил с ними под одной крышей три года и написал свою первую книгу «Записки охотника». Он писал взахлеб рассказ за рассказом и благодарил за это свою музу. Муза то приближала его к себе, то прогоняла. Гастролируя по Европе, она забывала отвечать на его восторженные письма. С любовниками она изменяла обоим друзьям — и Луи Виардо, и Тургеневу.
Он сравнивал себя с собакой, верно служащей хозяину. Его служение искусству приобрело символическую форму служения голосу, «горькому, как померанец». Его били хлыстом по душе, он целовал кровавую ссадину. Так язычники поклонялись лесным богам, но истово молились дереву. Тургенев поклонялся искусству и молился на голос. Его муза ничего ему не давала, кроме главного — силы писать. Так дерево оставалось всего лишь деревом, но молящиеся на него чувствовали его помощь.
Когда книга была закончена, он вернулся в Россию. Написанные во Франции очерки русской деревенской жизни вызвали у критики и читающей публики фурор и были признаны эталоном русского национального рассказа, хотя уже и тогда находились скептические голоса. Так, друг писателя критик Василий Боткин писал о придуманности тургеневских народных типов: «Это — идиллия, а не характеристика русских мужиков». В удушливом воздухе николаевской империи тургеневские ностальгические очерки, написанные живым языком, показались вызовом существующему порядку. Хлесткое перо Александра Герцена превратило «Записки охотника» в обвинительный акт против крепостничества. В русской литературе безраздельно царствовал Гоголь. «Записки охотника» сделали молодого писателя кронпринцем отечественной изящной словесности.
Гоголь умер в феврале 1852 года. Тургенев опубликовал некролог. Русская народная мудрость «от сумы и от тюрьмы не зарекайся» подтвердилась: писателя арестовали по личному приказу императора Николая I, усмотревшего в панегирике вольнодумство. Месяц Тургенев провел в тюрьме, потом был отправлен в ссылку в свое имение Спасское-Лутовиново без права посещать столицы.
В тюрьме, условия которой нам теперь больше напоминают — через призму ГУЛАГа — дом творчества, из-под пера Тургенева вышел хрестоматийный рассказ «Муму», душераздирающая история о барыне-самодурке, которая приказывает глухонемому дворнику утопить его любимую собаку — обязательное чтение в младших классах русской школы. Школьникам до сих пор внушают, что суть рассказа в обличении крепостных порядков. Скорее, писатель таким образом сводил счеты с матерью. Их отношения были сложными, а попросту говоря, они ненавидели друг друга. Тургенев не мог простить ей унижения, что уже взрослым он во всем от нее зависел и вынужден был в письмах из-за границы вымаливать у нее деньги. Она терпеть не могла «певичку», «проклятую цыганку», погубившую, по ее убеждению, сына. А главное, она презирала то, что было для него свято, и писала ему о творчестве: «Оставь, Иван, дурь и займись лучше службой!» Тургенев даже не приехал на ее похороны. И после смерти матери, получив богатое наследство, он продолжал мстить ей в своих произведениях.
Автор рассказов не мог занять место первого писателя России. Ему нужен был роман. Великого русского романа еще не было. Критик Анненков писал ему в октябре 1852 года: «Я решительно жду от Вас романа, с полною властью над всеми лицами и над событиями и без наслаждения самим собой, без внезапного появления оригиналов, которых Вы чересчур любите». Тургенев отвечал: «Надобно пойти другой дорогой — надобно найти ее — и раскланяться навсегда с старой манерой. Довольно я старался извлекать из людских характеров разводные эссенции — triples extraits — чтобы влить их потом в маленькие скляночки — нюхайте, мол, почтенные читатели, откупорьте и нюхайте — не правда ли, пахнет русским типом? Довольно-довольно! Но вот вопрос: способен ли я к чему-нибудь большому, спокойному! Дадутся ли мне простые, ясные линии. <…> Вы от меня услышите что-нибудь новое — или ничего не услышите».