Князь Мышкин спешит объяснить план объявленной войны, прежде чем разобьет китайскую вазу, и его филиппика закончится эпилептическим припадком: «Не рабски попадаясь на крючок иезуитам, а нашу русскую цивилизацию им неся, мы должны теперь стать пред ними <…>. Откройте жаждущим и воспаленным Колумбовым спутникам берег Нового Света, откройте русскому человеку русский Свет, дайте отыскать ему это золото, это сокровище, сокрытое от него в земле! Покажите ему в будущем обновление всего человечества и воскресение его, может быть, одною только русскою мыслью, русским богом и Христом, и увидите, какой исполин, могучий и правдивый, мудрый и кроткий, вырастет пред изумленным миром, изумленным и испуганным, потому что они ждут от нас одного лишь меча, меча и насилия, потому что они представить себе нас не могут, судя по себе, без варварства».
Священная война, провозглашаемая на страницах романа, направлена против нигилизма — для Достоевского этот термин является синонимом как неверия, так и любой иной веры. Под нигилизмом он понимает все, что приходит с Запада и препятствует развитию истинной, то есть православной веры.
Западному представлению о русских как о варварах Достоевский противопоставляет великую миссию русского народа как «народа-богоносца». Вестником и вестью этой идеи писатель сделает позже старца Зосиму в «Братьях Карамазовых», который должен олицетворять русский мир Христа, мир любви и преданности, сострадания и прощения: «От народа спасение Руси. Русский же монастырь искони был с народом. Если же народ в уединении, то и мы в уединении. Народ верит по-нашему, а неверующий деятель у нас в России ничего не сделает, даже будь он искренен сердцем и умом гениален. Это помните. Народ встретит атеиста и поборет его, и станет единая православная Русь. Берегите же народ и оберегайте сердце его. В тишине воспитайте его. Вот ваш иноческий подвиг, ибо сей народ — богоносец».
Для Достоевского Россия предстает «Христом народов». Чтобы спастись, другие народы должны обратиться к истинной вере в Бога, которая жива только в Православной Церкви. Судьба России — пролиться светом с Востока на Запад, к ослепленному человечеству, потерявшему Христа. «Не в православии ли одном сохранился божественный лик Христа во всей чистоте? И может быть, главнейшее предызбранное назначение народа русского в судьбах всего человечества и состоит лишь в том, чтоб сохранить у себя этот божественный образ Христа во всей чистоте, а когда придет время, явить этот образ миру, потерявшему пути свои!» («Дневник писателя», 1873).
Достоевский не устает повторять в самых разных текстах, что задачей России является пророческая миссия по спасению всей Европы от будущих катастроф: «Утраченный образ Христа сохранился во всем свете чистоты своей в православии. С Востока и пронесется новое слово миру навстречу грядущему социализму, которое, может, вновь спасет европейское человечество. Вот назначение Востока, вот в чем для России заключается Восточный вопрос» («Дневник писателя», ноябрь 1877).
Доходит до того, что один из голосов писателя, Шатов в «Бесах», восклицает: «Я верую в Россию, я верую в ее православие… Я верую, что новое пришествие совершится в России…»
С этой мессианской точки зрения Достоевский видит и российскую историю, в том числе реформы Петра I. В «Дневнике писателя» (июнь 1876) он пишет, что старая Россия, закрытая для Европы, «про себя же понимала, что несет внутри себя драгоценность, которой нет нигде больше, — православие, что она — хранительница Христовой истины, но уже истинной истины, настоящего Христова образа, затемнившегося во всех других верах и во всех других народах». Оставить эту «драгоценность» только для себя было бы преступно — нужно было открыться и поделиться богатством с миром. Русская миссия заключается в явлении и самоотверженной передаче сохранившегося христианского сокровища, православной истины, всем остальным народам.
Для Достоевского открытие страны, предпринятое Петром, не имело целью служить распространению западных достижений науки, техники и идей в России, а должно было дать возможность осветить Богом забытую Европу светом истинного христианства с Востока. Смысл «окна в Европу» состоит в том, чтобы Россия смогла осуществить свое предназначение: достичь «окончательного братского единения всех народов по закону Христа и Евангелия».
Этому «окончательному единению всех народов» русский народ должен помочь в качестве «слуги». Осчастливить мир православием — «это потребность наша всеслужения человечеству, даже в ущерб иногда собственным и крупным ближайшим интересам». Достоевский употребляет пренебрежительное слово для русских — «слуги», но придает ему высокое значение: «Таким образом, через реформу Петра произошло расширение прежней же нашей идеи, русской московской идеи, получилось умножившееся и усиленное понимание ее: мы сознали тем самым всемирное назначение наше, личность и роль нашу в человечестве, и не могли не сознать, что назначение и роль эта не похожи на таковые же у других народов, ибо там каждая народная личность живет единственно для себя и в себя, а мы начнем теперь, когда пришло время, именно с того, что станем всем слугами, для всеобщего примирения. И это вовсе не позорно, напротив, в этом величие наше, потому что всё это ведет к окончательному единению человечества. Кто хочет быть выше всех в царствии Божием — стань всем слугой. Вот как я понимаю русское предназначение в его идеале» («Дневник писателя», июнь 1976).