И считалась я заводилой. Еще театр в селе устроили. Я играла в «Двух сестрах» Бритаева девушку-сироту Ханысиат, которую похитили изверги. Да что там играла — это ведь было и в моей жизни. В другой пьесе представляла мать. И тут ничего не надо было выдумывать — все будто про нашу жизнь говорилось. Мама даже плакала, когда смотрела. А дома укоряла: «Зачем ты, доченька, напоминаешь мое проклятое прошлое! Зачем напоказ меня выставила? Зачем горем своим хвалишься?..»
И невдомек-то было моей маме, что не горем я хвалюсь, а радостью нынешней делюсь, чтобы люди еще крепче любили то, что дала советская власть…
Да, если оглянешься, то и впрямь что-то доброе сделано. Люди для меня, я — для людей…
Глава одиннадцатая
КТО — КОГО?
Газетные полосы той поры все чаще задавали вопрос: «Кто — кого?» Однажды нас — меня, студентку 3-го курса рабфака, Аппе, слушателя последнего курса совпартшколы, и еще многих наших знакомых и незнакомых — собрали в зал заседаний обкома партии. Много говорили там о положении в деревне. Об успехах и трудностях, о том, что кулак поднимает голову, что последыши алдарские за ружья берутся. Я слушала и думала: «Скоро экзамены… Как-то их буду сдавать?» И тревожно как-то стало.
В президиуме за столом сидел Дзыбын и что-то писал. Вспомнила, как он, секретарь нашего окружкома партии, вручал мне партбилет, а потом послал нас вдвоем с Аппе на учебу в город. Дзыбын был грузноват и на вид грубоват. По первому впечатлению казалось, что не дай бог иметь с ним дело. Но такое впечатление рассеивалось, едва он начинал улыбаться, а это случалось, когда Дзыбын был чем-то доволен и радовался. Тогда словно улыбались не только его пухлые губы под большим прямым носом, но и зубы, и сросшиеся брови, и зачесанные назад густые волосы, и мощные плечи, и широкая грудь под гимнастеркой с туго набитыми нагрудными карманами. Дзыбын молчал. Но по выражению его лица было понятно, что думал он о серьезных вещах. А когда взял слово, то сразу и начал с вопроса: «Кто — кого?» Цитировал Ленина, приводил выдержки из разных постановлений. И выходило, что надо опять вступать в борьбу с врагами…
Короче говоря, вернулись мы с Аппе в свою комнатушку, которую снимали у частника, мой милый и сказал мне:
— Домой, Назирка, домой, козочка моя! Ночь на сборы, завтра полдня на покупки в «Горпайторге», и… айда! Прощай, Пролетарский проспект! Будем дома, на селе, решать вопрос: «Кто — кого?»
Конечно, до слез было обидно оставлять учебу, расстаться с рабфаком, с новыми друзьями, с городом, который успела полюбить, с его кино, театрами, библиотеками… Но, как говорят осетинки, куда хозяин твоей головы, туда и ты. Куда иголка, туда и нитка.
И пошли думы: что купить матери и сестрам в подарок. К счастью, деньги небольшие были. Достались они как-то неожиданно. К Октябрьскому празднику Аппе вызвали в Москву за наградой. Вернулся он не только с орденом боевого Красного Знамени, но и с кое-какими деньгами.
Заслуги Аппе в гражданской войне не были забыты и через десять лет. Я радовалась, как девчонка. А когда вспомнила, что надо уезжать, на душе опять свербело. Опять вставал вопрос: «Кто — кого?» Хоть войны и не было, но нам, гражданам Страны Советов, грозили шакалы-империалисты, враги смеялись над нашей первой пятилеткой. А она обещала стране пятьсот новых заводов, целых пятьсот! Уже началось строительство Гизельдонской ГЭС в Осетии, возводили Бесланский маисовый комбинат, совсем рядом с нашим селением. Говорили, что другого такого во всей Европе не будет…
И вот пригородный поезд довез нас до Беслана, а там, на попутной бричке, мы с Аппе с наступлением декабрьской ночи добрались и до своего села.
Едва Аппе увидел свет в окнах кабинета Гайто, как тут же спрыгнул с брички, бросив на ходу:
— Я сейчас… Повидаюсь только с Гайто и Машей. Жди дома.
Не успела ему даже ответить.
В морозный вечер я с двумя чемоданами ввалилась к себе в дом. Мать удивилась, набросилась с вопросами: «Или тебя с учебы прогнали, доченька? Свалилась в такое время? А где Аппе? Как здоровье?»
— Здоровью его враг не позавидует, — пошутила я. — А вот подарки принимай! Сам он тоже появится. — Открыла я один из чемоданов. Вытащила шерстяное бордовое платье и большую, в клетку, теплую шаль.