— Так ведь и у тебя этой кошки нет, — вспомнила я один разговор, когда Цицка жаловался, что собаки его кошку разодрали.
— Как это нет! — вскинулся обиженный Цицка. — Уже целую неделю котенок живет…
В день памяти Ленина — 21 января — состоялось первое собрание нашего колхоза. Народу собралось много, пришли также почти все, кто еще не подал заявления. Все-таки интересно было узнать, что это за колхоз такой и будут ли, так сказать, под одним одеялом…
Первым выступил Гайто.
— Человек всегда радуется, когда подбирает имя своему первенцу, — сказал он. — У меня есть предложение: назвать наш колхоз именем Ленина, в честь вождя мирового пролетариата Владимира Ильича. Надеюсь, что мы оправдаем это имя, с честью пронесем его через года и никогда не замараем, трудом и славой возвеличим путь, указанный партией…
Голосовать не понадобилось. Люди стоя приветствовали это предложение, минуты три не смолкали аплодисменты…
Потом выбирали председателя колхоза.
— Аппе! Аппе! — закричал Дзабо.
— Вот это правильно, — поддержал его Цицка. — Такой председатель нам в самый раз будет…
— А тебе-то какое дело! — набросился Дзабо. — Единоличник проклятый! Сперва заявление подай, а потом мы еще посмотрим, принимать тебя с твоим котенком в колхоз или нет…
Слава о Цицкином котенке разнеслась по селу, и теперь все потешались над стариком: мол, не дай бог околеет животина, тогда до смертного часа Цицку в колхоз не дозовешься. Другие все ведь обобществили своих котов…
Все же не следовало рассказывать людям о моем с Цицкой разговоре…
— Божью тварь оставь в покое! — замахал кулаками перед носом Дзабо рассердившийся Цицка. — А то ненароком откусит твой длинный язык. Не слушай его, Аппе! Бери мою бумагу и становись председателем. Мы вдвоем с тобой горы своротим…
Так и стал Аппе председателем, а Цицка — колхозником…
Глава тринадцатая
БОЙ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Наступила первая посевная.
Однажды под вечер Аппе вернулся из окружкома с высокой температурой. И нога раненая разболелась. Был злой как никогда. Что-то не ладилось, где-то не клеилось. К утру немного отлежался, но на работу идти не смог. Велел мне пойти и встретить трактор, который выделили нам всего на десять дней.
— Пусть пашет землю Тохти. Вот чертова нога, не дает покоя, сам бы поехал. Вдруг не справятся без меня…
Успокоила, сказала, что справимся. Гайто поедет.
— Но ведь первая борозда. Это же праздник! Всех людей надо звать. И обязательно с кулацкой земли начинать надо! Сама пойди по дворам…
Возле сельсовета увидела Гайто. Спросила, что он думает о сельчанах: созывать их или нет. Гайто рассудил, что сперва надо посмотреть, как трактор пойдет, — тогда и позовем людей, а то вдруг испортится, оконфузимся перед стариками. Мне это показалось правильным.
С ним, на его рессорке, мы и поехали. По дороге, за селом, и впрямь встретили трактор — первый в наших краях трактор, показавшийся мне таким огромным и таким красивым. Даже страшным. Управлял им молодой парнишка — вихрастый и задористый. Вместе с трактором приехал на тачанке Дзыбын. И сразу же предупредил:
— Если допустите простой машины, отберу и передам трактор другим колхозам.
Мы заверили, что все будет в порядке. Показали, где начинать.
Трактор затарахтел и въехал на пашню. Сердце мое запело! Такую радость не опишешь! Лошадь — не лошадь, телега — не телега, на четырех колесах, тащит за собой плуг — три железные сохи. Целый метр в ширину борозда… Двенадцать коней — и то не потянут…
Дзыбын и Гайто молча шли за трактором. Ароматом тепла и свежести благоухала вспаханная земля. Дзыбын взял горсть жирного чернозема, помял, понюхал и озабоченно сказал, обращаясь к нам с Гайто:
— Медлить с пахотой нельзя. Все силы надо приложить, но посеять в срок!
Гайто помедлил с ответом. Тяжело вздохнул:
— Было бы что прикладывать… Полудохлые лошаденки… Если бы не пожар зимой…
…Да, зимой… Было это воскресной ночью. Как сейчас стоит перед глазами: пылают сено и солома на колхозном дворе… Горит амбар с артельными семенами… Огонь пожирает конюшню. Над сеном повисло зарево. Я бегу как шальная по улице к горящим коровникам и кричу во весь голос: «Люди, горим! Погибаем! Скорее на пожар!»
А село будто вымерло: за мной один Дзабо еле волочил ноги. Аппе и Гайто уехали опять в город на какое-то совещание. И народ в то воскресенье гулял на свадьбах. В шести местах справляли их, да еще кувды — пиры в честь новорожденных мальчиков — родители устраивали. И другие разные компании: кто пригласил зятя с дружками, кто сватал сына. Причин хватало, чтобы пьяными быть. Молодежь танцами забавлялась, любовью полнилась…