— Валя, — тихо окликаю сестру, — ты не спишь?
— Нет, — отвечает она, — вздремнула немного, а сейчас сон прошел.
Я положила мину на постель, встала, подошла к Вале, прикрыла голову одеялом и шепчу ей в самое ухо:
— Часы не идут. Завела, а они не идут. Может, испортились?
Слышу в ответ:
— Может, погреть надо?
Снова вернулась к мине, легла, положила ее к себе на грудь — пусть согревается теплом моего тела.
Прошло полчаса. Снова приложила ухо к маленькому темному корпусу: не знаю, показалось или на самом деле едва-едва уловила что-то похожее на ход секундной стрелки. Обрадовалась. Снова подбежала к Вале:
— Идут!
Я уже настолько свыклась с этим маленьким темным предметом, что не только не испытывала страха, держа его на своей груди, но мне казалось, что я уже подружилась с миной.
«Собственно, почему я обязательно хочу услышать тиканье механизма, ведь меня Мария Борисовна предупредила, что механизм работает неслышно. А как же иначе? Если бы его можно было услышать, то, чего доброго, и враг может обнаружить и обезвредить мину».
С этими мыслями я успокоилась, снова положила мину под подушку и попыталась вздремнуть. Я не говорю — заснуть, но хотя бы вздремнуть. И это не удалось.
Утром я обернула мину в чистую марлю, положила ее в сумочку, прикрыла сверху красивым шелковым платком, взяла портфель, в него положила свое белье. Это для того, чтобы выиграть время, когда будут обыскивать. Вся прислуга, работавшая в особняке гаулейтера, подвергалась обязательному двойному обыску. Один раз обыскивали на первом посту, у входа во двор, другой — на втором посту, при входе в особняк. Обыскивали немецкие офицеры. Они обыскивали не только людей, работавших в особняке, но и вообще всех, кто приходил в дом к фон Кубе.
А четырем горничным, жившим в особняке гаулейтера, вообще не разрешалось выходить за пределы двора. Только одной мне разрешали жить на своей квартире.
По улице я шла быстро, но абсолютно спокойно, даже немного весело. Ничего подозрительного не заметила и уверенно подошла к первому посту. Поздоровалась со стоявшими там двумя офицерами и протянула им портфель.
— Битте, господин офицер.
Он ответил мне поклоном и привычным жестом взял портфель. Они вдвоем внимательно и деловито начали шарить в моем белье. Мне хотелось поскорее «проскочить» этот пост, и я быстро заговорила:
— Иду в душ купаться, что вы так долго смотрите, женского белья не видели?
Офицер смутился и протянул мне портфель.
— Сумочку тоже будете смотреть? — спросила небрежно я.
— Яволь, — ответил офицер.
Я раскрыла сумочку и протянула ему. Он заглянул в нее, увидел шелковый платок и взял его двумя пальцами за кончик.
— Господин офицер, — проговорила я, — этот платок я хочу подарить фрау Ядвиге. У нее завтра день рождения. Не трогайте его, пожалуйста, завтра я вам принесу такой же, даже красивее.
— О, день рождения фрау Ядвиги! — воскликнул офицер и начал обсуждать со своим коллегой, какой же подарок преподнесут они столь именитой фрау.
Так я миновала первый пост.
Офицер, стоявший у входа в особняк, видел, конечно, что меня обыскивали, но служба есть служба, и он приготовился обыскивать меня.
Он стоял на высоком каменном крыльце, на своем месте, и курил. Надо было отвлечь его от обыска, и на этот случай у меня был готов маленький план. Времени было в обрез. Девушки-прислуги уже начали заниматься своими делами по дому. И мне тоже нельзя запаздывать. Офицера я хорошо знала, не раз передавала ему сигары, которые удавалось стащить у его высокого господина — фон Кубе.
— Господин офицер, подите скорее сюда, — дружески и даже несколько фамильярно окликнула я его.
— Что, фрейлен? — спросил он, подходя ко мне.
— Вы видите эти красивые цветы на клумбах? — спросила я улыбаясь.
— Да, да, — оживился он. — Очень красивые, но у нас в Германии цветы лучше. И солнце там по-иному светит.
— Выручайте меня, господин офицер, — проговорила я шепотом. — Я запоздала, а клумбу не полила. Полейте, пожалуйста, пока здесь никого нет, а я вас сигарой угощу. — И, достав из сумочку сигару, протянула ему: — Берите, берите, завтра я вам две дам, только полейте клумбу.