Сеять, выращивать и убирать урожай часто приходилось под пулями врага. Деревня не один раз побывала в руках у немцев, но все же закрепились в ней партизаны.
Когда эхо Сталинградской битвы по всему миру прокатилось предвестником гибели гитлеровского режима, в Янушковичах тоже все приободрились и повеселели. Появилась надежда на скорое избавление от немецко-фашистских захватчиков, активизировалась борьба партизан, и отряды стали пополняться новыми людьми.
В нескольких километрах от Янушковичей расположились две деревушки — одна Рудня, а другая, чуть подальше, — Кременцы. В Кременцах была главная база. Там были блиндажи главного штаба бригады Димы, работала рация, велась двусторонняя связь с Москвой.
И в Рудне, и в Кременцах, так же как в Янушковичах, в этот теплый сентябрьский день шла своя будничная жизнь.
И все же какое-то дуновение тревоги, едва уловимое беспокойство словно носилось в воздухе вместе с тончайшими нитями «бабьего лета». И тревога эта была необычная. Ее можно было бы сравнить с чувством людей, смотрящих на выпрыгнувшего из самолета парашютиста, у которого еще не раскрылся парашют. И хотя все знают, что он раскроется, но следят за ним с тревогой.
Из Кременцов в Янушковичи прибыл командир бригады Николай Федоров и комиссар Харитон Хатагов. Они, конечно, по горло были заняты своими делами: разработкой оперативных планов, но дела эти невольно переместились на второй план, и всеми их мыслями полностью завладело только одно чувство — ожидание.
Командир и комиссар, как всегда, разместились в двух комнатах хаты Вербицких, достали топографические карты, сводки, донесения и занялись каждый своим делом.
Но как только кто-либо из них начинал вникать в детали оперативных планов и заданий, вдруг почему-то откидывался на спинку стула, сосредоточенно уходил куда-то внутрь самого себя, потом вскакивал и шел в соседнюю комнату. Вот и сейчас всегда спокойный Хатагов зашел к Федорову будто бы по делу. Федоров точно знал, что срочного дела у Хатагова вовсе нет, но повернулся, сидя на стуле, к нему лицом и ждал, что тот скажет.
— Ч-черт, — проговорил Хатагов, — устал я, что ли. Сижу и ни одной толковой мысли в голове.
— Да и у меня сегодня голова как чурбан, хоть топором руби, — ответил Федоров.
— Я, Николай, думал, не назначить ли нам командиром группы разведчиков Ивана Плешкова?
— Плешкова? — переспросил командир. — Что ж, он по всем данным подходящий парень. Правда, время еще терпит.
— Терпит, конечно. Но я боевое задание для него разработал, специально для него, — подчеркнул Хатагов. — Он местность знает, и с людьми у него крепкие связи.
— Иван по всем линиям подходит. Я до сих пор помню, как он тогда, в лесу, с Похлебаевым-то, беду учуял. Ведь черт какой, — говорил Федоров. — Если бы я тогда к его словам прислушался, у нас бы и лошади целы были, и немцев мы обвели бы вокруг пальца.
Федоров чувствовал себя несколько виноватым в гибели лошадей и уже второй раз счел нужным сказать об этом Хатагову, чтобы тот не думал, что он, Федоров, не умеет анализировать своих поступков и давать им оценку. Хатагов же не любил копаться в неудачах, он считал, что боевые ситуации дважды не повторяются, и следил лишь за тем, чтобы в новых условиях не сделать старой ошибки. Кроме того, он, как настоящий боевой друг, старался отвлекать друзей от мыслей о промахах, которые нельзя было исправить.
— Ты же, дорогой мой, — сказал он Федорову, — хорошо знаешь, что в гибели наших лошадей, во-первых, виноваты немцы, а во-вторых, если бы ты тогда не метнул в эсэсовцев спаренные гранаты, то мы вряд ли сейчас беседовали с тобой.
Николай Федоров улыбнулся чему-то далекому. Ему было очень лестно услышать от Хатагова оценку своего поступка в той стычке с эсэсовцами и узнать, что Хатагов считает его действие решающим в исходе того боя.
— Да, немцы, конечно, виноваты, но до сих пор не пойму, как они выследили место встречи, как им удалось без единого выстрела снять наших дозорных.
— А ты веришь, Коля, и я думаю над этим вопросом, — сказал Хатагов. — Не просочился ли какой-нибудь шпион к нам? Очень серьезно думаю…
Хатагов уходил к себе в комнату, углублялся в дела и снова отвлекался. Потом к нему, в который уже раз, приходил Федоров, и разговор продолжался в том же духе. Хотя оба они великолепно понимали, что главное сейчас не в тех вопросах, которые они обсуждали, а совсем в другом. Они понимали настроение друг друга и при каждой новой такой встрече лукаво, как заговорщики, улыбались.